— Выкапывайся из земли, — сказал Оливер Поплан. — У нас сегодня вечеринка с танцами. Есть повод.
Мэри-Сью собралась моментально. Хорошо, что она привела в порядок платье! Больше всего времени заняли ногти — ничем, кроме обрезания под корень, нельзя было победить накопленный под ними почвенный слой. Ну что ж делать… Пришлось состричь, да и ладно. В конце концов, она теперь рабочий человек.
Вывеска над входом в ресторанчик сверкала ядовитыми красными и зелеными тонами, нынешнему названию явно еще недавно предшествовало что-то респектабельно-имперское. Картина на вывеске была воистину психоделической, если бы не было ясно написано: "Дикая рыба", можно было бы подумать, что это "Искусственный глаз", "Полосатый еж" или еще что-нибудь столь же экзотическое. Внутри уже собралась компания: группа альянсовских военных в форме и несколько девушек в штатском, на сдвинутых вместе столиках было выставлено вино в пузатых бутылках, салаты в глиняных мисках, на большом блюде дымилось нечто горячее, распространяя умопомрачительный мясной дух. Была и рыба — уж насколько дикая, кто ее знает, — но с виду аппетитная. Поплана и Конева встретили приветственными криками, на Мэри взглянули, похлопали по плечу, усадили, сунули в руки бокал — и понеслось.
Чокались, шумели, разговаривали все одновременно. Кто-то настойчиво спрашивал, что, собственно, празднуем? Поплан встал, постучал вилкой по бокалу.
— Праздники необходимы в нашей жизни, — сказал он очень торжественно. — И я нашел повод собраться здесь и хорошенько побузить. Итак, друзья мои, сегодня — день рождения моей бабушки. Эта достойная женщина все еще вяжет бесконечные носки, надеясь, что ее беспутный внук обеспечит ей правнуков. Так выпьем же за то, чтобы пряжа в ее клубках не иссякала! Ура!
Посыпались шуточки, кто-то сомневался в существовании упомянутой бабушки, кто-то клялся, что видел ее собственными глазами, девушки звонко смеялись, звенели бокалы, стучали ножи и вилки, потом включили музыку, и начались танцы. Мари любила танцевать — и умела, в отличие от большинства собравшихся мужчин, так что ее приглашали и приглашали. Впервые со времен переулка ее детства ей было по-настоящему весело.
Кончилась одна мелодия, началась другая — вступила сипловатая флейта, присоединился саксофон, ударили тарелки, и новый кавалер протянул к ней руки. Она шагнула навстречу, взглянула ему в лицо — и споткнулась.
Это был он.
Вблизи он показался ей еще красивее, чем тогда, в воздухе над улицей. Эти карие глаза, эти ресницы, эта улыбка… Медленная мелодия заливала зал, все прочие звуки исчезли, голова закружилась, и единственное, что можно было сделать — положить руки ему на плечи, склонить голову, чтобы он не видел, как мучительно она покраснела, и кружиться, не чувствуя ничего, кроме его рук на талии и его дыхания на волосах.
