— Вот как? Неужели? — Я огляделся с озорной ужимкой.
Диктофон? Диктофон? Он был зацепкой, но…
— Да, — сказал мужчина, но уже без прежней уверенности.
Видимо, он впал в сомнение: шутка это или я говорю всерьез? А я — я все не мог вспомнить, что там такое было с диктофоном; где-то он и правду фигурировал, но зачем?
— Вы вкратце упоминаете о нем. В придаточном предложении, когда в одиннадцатой главе главный герой пытается реконструировать свое пр…
— В придаточном предложении, — вырвалось у меня с оттенком язвительной укоризны.
— Да, — тихонько подтвердил мужчина.
— Вкратце? — спросил я неожиданно резко.
Он кивнул.
— Достаточно коротко, чтобы выглядеть недосказанностью?
Тут он замялся.
Я ринулся в наступление — заговорил голосом прокурора на перекрестном допросе в американском фильме пятидесятых годов.
— Итак, достаточно коротко, — я неумолимо уставился ему прямо в глаза, — чтобы можно было назвать это недосказанностью! Вы ведь со мной согласны, не правда ли?
Мужчина снова кивнул, на сей раз почти виновато.
Я же сурово кивнул в ответ.
Не стерпев, вмешался книготорговец: не могли бы мы открыть публике суть нашей «беседы знатоков»?
— Хорошо, — сказал я, — охотно, — и попытался бросить еще один косой, пронзительный взгляд на своего оппонента. Тот уже исчез: поспешил раствориться в толпе. Но, не желая так просто его отпускать, я высказал еще пару мыслей о том, что именно недосказанность чего-либо тем выразительней это что-то обрисовывает… Давний опыт, в немалой степени связанный с цензурой. Скрупулезно вырезанная деталь оставляет отверстие как раз необходимого очертания, и все такое прочее.
Чуть было не… — пропыхтел Шаталка, едва я успел закончить фразу. Да уж, подумал я. Чуть в угол не загнали.
Увы, нельзя сказать, что этот простоватый маневр, предпринятый с отчаяния, не отразился на дальнейшем ходе беседы.
— Возможно, здесь сыграл роль еще и ваш гэдээровский опыт? — поинтересовался хозяин заведения.
Я озадаченно взглянул на него, затем неопределенно покачал головой, надеясь тем и отделаться.
Возникла небольшая пауза.
— В ГДР вы подвергались преследованиям как автор? — внезапно спросила пожилая дама, немного отойдя от темы, но, видимо, решив внести в предыдущий вопрос окончательную ясность. Лицо у нее было совершенно багровое.
— Нет. — Я снова замотал головой. — Только не в ГДР.
Опять воцарилось молчание.
— Или вам трудно об этом говорить? — осведомился книготорговец тоном заботливого доктора.
