Обычно эта часть вызывала во мне наибольшую досаду. Я ерзал, не находя места, и либо закрывал глаза, благо не знал, куда их девать, либо с окаменевшей физиономией пропускал все эти банальности мимо ушей. Но сегодня произошло нечто новое! Я понятия не имел, из каких источников книготорговец почерпнул немалую долю той информации, которую теперь использовал, чтобы представить меня гостям.
Многое из сказанного Бенно и для меня оказалось полнейшим откровением. Как, например, этот перл насчет классической гигиены человеческого туловища.
Я глубокомысленно кивнул — мол, все это и впрямь крайне любопытно.
— За свои работы вы получили множество наград — последней из них стала «Вюлишхаймская почетная стипендия», с которой я вас от души хотел бы поздравить здесь и сейчас. Надеюсь, я ничего не забыл?
С улыбкой пожав плечами, я слегка разрядил атмосферу.
— И все же, прежде чем мы перейдем к основной теме сегодняшнего вечера, позвольте мне небольшую реминисценцию. — Книготорговец снял очки. — В вашей книге о Гёте есть одно место, которое мне особенно запомнилось.
Он снова водрузил очки на нос и прочел небольшой отрывок, где шла речь о том, что, разумеется, лишь в действии, в происходящей драме характеры персонажей Гёте приобретают истинные очертания, так распознать их удается лишь постепенно — он «создает, чтобы владеть».
— Возможно, сами вы уже и забыли этот пассаж, — продолжал Бенно, глядя в мое оторопевшее лицо, причем в голосе его проступил оттенок снисхождения. — Для меня же, для меня эти строки всегда имели огромное значение.
Я ответил кивком, а он как раз на миг прикрыл глаза.
Верно, этого отрывка я давно не вспоминал. А ведь напрасно — небезынтересное наблюдение, особенно контрастирующее с лафатеровской темой. Ведь тот, другой просто считывал характер, запечатленный в чертах лица так, будто он неизменен во всех жизненных ситуациях.
Я тут же внес в свои записи соответствующую пометку.
— Но сейчас вернемся к реальности. Сегодня вы прочитаете нам отрывки из «Кочевников расставаний», романа, в отдельных главах которого, как написал некий критик, весьма неординарно трактуется тема разлуки. — Прошу вас!
Его длань простерлась ко мне. Зазвучали аплодисменты.
Под стихающие хлопки книготорговец добавил:
— Не хочу забегать вперед, но надеюсь, ближе к концу нашей встречи вы также согласитесь ответить на некоторые вопросы…
Он одарил меня улыбкой, и я холодно осклабился в ответ.
Начал я, как обычно, с энергичного вступления ко второй главе: «Сидя с моей гологрудой женой, эскимоской Йо-Йо, в нашей прекрасной яранге, на шкуре белого медведя, невольно вспомнил я слова моей бабушки из Радебойлера, с улицы Эрнста Тельмана: „Никогда не говори „никогда““».
