Отступив таким образом от изначальной темы нашей беседы, господин Гефлер, похоже, утратил ее связующую нить. Он принес еще пива, причем нам обоим. Мне это показалось весьма любезным, и мы приятельски чокнулись.
Затем, однако, Гефлер постепенно снова начал мрачнеть. Служба службой, выпивка выпивкой. Так вспомним же о службе. Он озабоченно косился на меня:
— Поймите, здесь никогда не было ничего личного. Но я не имею права щадить вас. Это в ваших же интересах. Говорить правду — мой долг.
— О, прошу вас, только без колебаний.
Криво улыбнувшись и пробормотав «Что ж, вы еще обо мне услышите», Гефлер удалился.
Немного погодя бургомистр увлек меня в дальний конец зала, где у прохода рядом с колонной собралась большая часть гостей. Неожиданно я очутился в окружении мафии местного значения и, невзирая на свое твердокаменное намерение после чтения по возможности стушеваться, теперь был вынужден отвечать на всевозможные вопросы.
Как мне понравился Вюлишхайм?
Боже! Как раз по дороге в ратушу, минуя фасады средневековых зданий, приведенных в более или менее пристойный вид, проходя маленькими улочками с такими названиями, как «Фляйшхауергассе» или «Зальцгассе», я вдруг подумал, что Вюлишхайм не более чем очередная клонированная версия одного и того же, раз десять уже виденного мною городка.
— Как вам сказать? — начал я. — Что до старого города, сложно понять, на втором ли он дыхании или при последнем издыхании.
Мне это показалось смешным. Или по крайней мере уместным. Странноватый ответ, который, как мне представлялось, вполне мог сорваться с уст писателя. Не сказал бы, однако, что шутка удалась на славу.
Лишь Гефлер, моя верная тень, понимающе кивнул, словно отметил, что от меня — учитывая мое духовное состояние — ничего более путного ожидать и не стоило.
Дама из управления по культуре пожелала узнать, работаю ли я здесь, в Вюлишхайме, над очередным произведением.
Я пристально глянул на нее:
— Вынужден вас разочаровать — да, работаю!
Взгляд мой скользнул по Гефлеру, бровь которого едва заметно дрогнула.
— А можно ли узнать, о чем пойдет речь в новой книге? — полюбопытствовал учитель немецкого.
— Собственно говоря, нет, — тихо ответил я. — Но если это останется между нами, я отвечу: речь пойдет о Лафатере.
Учитель выразил понимание.
Кто-то полюбопытствовал («Надеюсь, такой вопрос не покажется вам излишне прямолинейным?..»), как я намерен распорядиться Вюлишхаймской Почетной стипендией.
— Не хотелось бы вас разочаровывать, но, говоря откровенно, я скорее всего ее потрачу.
