Эх, мало знакомых в городе, вот в чем беда!
Что-то нужно было сделать сегодня утром... Да! Уезжает начальство в командировку, велело позвонить около десяти...
И вдруг ляпнул по инерции почти с первого же слова:
— Товарищ генерал, а у меня сын родился! Сегодня! Только что!
Тот удивленно пробасил:
— А!.. Это дело! Поздравляю!
Кажется, как и всем остальным, вес сообщил, а может быть, даже и длину... Глупо ужасно!
Полетели записки через окошечко передач, туда и обратно.
«Светик ты мой, хорошая, дорогая, умница ненаглядная! Одеяло я сегодня купил, голубое, и коляску типа «Победа», обтекаемой формы. А кроваток сейчас нет, говорят, будут во вторник...»
«...Костя, он милый ужасно, совсем не такой сморщенный, как другие дети, только я никак не могу вглядеться хорошенько, потому что лежу на спине и разглядывать приходится, скосив глаза.
Костя, ведь он не дышал и не кричал почти две минуты. Это было ужасно, ему делали искусственное дыхание, даже шлепали его — просто сердце разрывалось. Давай назовем его Димкой, как мы думали,— ему подходит».
Подходит-то подходит, милое такое, уютное имя, но как следует разглядеть сынишку все-таки не удается. И вот что страшно: не перепутали бы. Говорят, номерки у них к ручонкам подвешены, но ведь можно перепутать и номерки. Соседка по кровати — она уже встает — утешает:
— Да что вы беспокоитесь! Таких глазищ во веем роддоме нет, весь в мамку, одно лицо.
Это, кажется, хорошо, если сын похож на мать. Сестра говорит: счастливый будет. Не был бы только маленького роста, потому что для мужчины...
Пока у мужчины видны только одни глазищи, почти всегда закрытые, да розовый носик, немного торчком.
Характером Димка скромный, застенчивый, с ленцой. Ему уже третий день пошел, а ничего еще не ел и не просит. Не умеет еще есть, подумать только! Няни говорят: плохой сосун.
Другие малыши, как их принесут в палату, кричат, надрываются — и вдруг, сразу умолкнув, начинают звучно сосать. А Димка, как с ним ни бьешься, не берет грудь, да и только!
— Нянечка, вы оставьте его еще немного у меня, я еще поучу.
— Нет, уже пора. Принесу в двенадцать, должен порядок знать.
— Да ведь голодный он! Ослабеет.
— Ничего, проголодается — догадается.
И ровно в двенадцать Димка вдруг догадался. Раздвинулись нежные мягкие губы, распахнулись черные глазищи, рассердился вдруг, нацелился, зачмокал, засосал. И какое же это ни с чем не сравнимое счастье! Если бы всего-навсего пять таких минут на свете жить — и то стоило бы!
