Старик взглянул на меня. Белки глаз у него пожелтели, а нос практически ввалился. Он спросил:
— Знаешь, сколько мне лет?
Срать я хотел на его возраст. Я сказал:
— Понятия не имею.
Он снова откашлялся, я немного отступил, но он харкать не стал. Наверное, больше ничего не осталось. Он продолжил:
— Чертовски стар, вот какой я древний. Живу с дочерью, она меня ненавидит. На весь день ухожу из дому. Знаешь, как трудно убивать время?
Я знал.
Тут он вытянул вперед руку: под клетчатым пиджаком потрепанные манжеты и, надо же, запонки. Сколько же ему лет? Он показал пальцем и прохрипел:
— Ночлежка, которую ты ищешь, вон там, второй поворот направо.
— Спасибо.
Мне захотелось протянуть руку, коснуться тощего плеча, утешить старика. Но что я мог ему наврать?
Я оставил яблочный торт рядом с ним на скамейке, но он не обратил на него внимания. Спросил:
— У тебя в этой дыре близкие?
— Мать.
Он кивнул, как будто уже много раз слышал эти ужасные истории.
— Сынок.
— Да?
— Хочешь сделать своей мама одолжение?
Хочу ли я?
Но попытался:
— Да.
— Положи ей на голову подушку.
В своей жизни я встречал буквально тысячи людей, говорю с учетом ирландской манеры преувеличивать. Мне попадались разные типы
мошенников
бывших заключенных
насильников
бродяг.
А долгие годы спустя я встречал людей
печальных
одиноких
в депрессии
потерявших веру в себя.
Но никому не удавалось достать меня так, как этому старику. В моей памяти возникла песня «Река для него», ранняя Эммилоу, в которой она стенала и жаловалась.
Если в смысле лирики моим идеалом был Джонни Дюган, то в смысле мелодии, с моей точки зрения, ей не было равных. Когда я подходил к приюту, мое сердце упало. Дело было в шторах на первом этаже. Они свисали с погнутой рейки и были скучного, коричневого цвета. Мне, мужчине, не полагалось разбираться, грязные они или нет.
Я разбирался.
Шторы были загвазданы. Так в Бохерморе говорят о грязи. На двери название: «Святая Джуд». Буква «Д» отвалилась, и получилось: «Святая жуд».
Действительно, патронесса всех безнадежных больных. Я позвонил, услышал, как поворачивается в двери ключ. Звук удивительно напоминал о Маунтджойе. Дверь открыла женщина средних лет и спросила:
— Да?
Неприветливо так.
Выражение ее лица было жестким и холодным. Если вы хотите взглянуть на Цербера, вот он, перед вами. Как будто она переместилась сюда в результате реинкарнации из прачечной монастыря Святой Магдалины.
Я сказал:
— Я пришел навестить миссис Тейлор.
На женщине были костюм из плотного твида, черные туфли с толстыми каблуками, за которые монахиня бы убила, а на волосах — некоторое подобие москитной сетки. Взгляд ледяной и оценивающий. Она спросила:
