Испустив вопль, полный боли и тоски, одна из женщин рванулась к гробу, но ее тут же удержали соседка и мужчины.
— Уймись! — рявкнул старик.
Женщина спрятала лицо в ладонях. Если бы не поддержка окружающих, она, несомненно, просто рухнула бы без чувств.
Кинув бесстрастный взгляд на тяжелый гроб, старейшина поднял правую руку и затянул печальную речь, подобающую церемонии:
— Сегодня я здесь, и сердце мое преисполнено скорби. Джина Болан — возлюбленная дочь Секи Болана, житель номер восемь тысяч девять деревни Тепеш в Седьмом секторе Западного Фронгира, — пала жертвой презренного аристократа и отошла прошлой ночью в мир иной…
Тут лица мужчин, подпирающих гроб плечами, побледнели, но старик сделал вид, что ничего не заметил.
Носильщики то и дело оглядывались по сторонам, бросая тревожные взоры на спокойную поверхность реки.
Однако ничего не было видно. Ничего хоть сколько-нибудь необычного.
Внезапно в гробу что-то шевельнулось. Нет, не кто-то. Именно что-то.
Мужчины потянулись к ящику.
«Дзинь, дзинь», — пропела цепь.
Людские лица стали белее полотна.
Старик окликнул человека с кольями.
— Опускайте! Опускайте немедленно! — судорожно вскрикнул тот, шагнув к носильщикам.
Однако его не послушались: тела и души людей оцепенели от страха. Носильщики впервые участвовали в такой церемонии, и то, что ныне происходило в гробу, представлялось им чем-то неестественным. Помилуйте, ведь на дворе сиял день!
Увидев, в каком все состоянии, мужчина ударил молотком по колу так, что сталь весело зазвенела, и от души гаркнул:
— Ставьте гроб на перила!
Что и было тотчас сделано.
Какие бы чары ни помутили разум носильщиков, заклятие спало, и гроб, который чуть не опрокинулся в воду, надежно уперся в широкий поручень моста. Трое мужчин поддерживали ящик с другой стороны.
Что-то странное, сводящее с ума происходило на мосту этим ясным предвесенним днем.
Вооруженный мужчина подался вперед и приставил острие кола к крышке гроба.
На его лице, словно высеченном из гранита, отразились страх и нетерпение. Секунда летела за секундой, подтачивая уверенность, приобретенную опытом многолетней подобной работы.
Шевеление в гробу не прекращалось. В дубовом ящике шуршало, его заметно потряхивало, как будто бы то, что было заперто внутри, пробудилось и колотилось там теперь, не имея ни малейшего представления о своем нынешнем, весьма затруднительном положении.
Мужчина занес молоток.
Внезапно мощные удары посыпались на крышку изнутри — удары, от которых задрожал не только гроб, но и придерживавшие его люди.
