Больше того, жаркие споры по поводу этих листовок разгорались даже в штабах. Однако господа офицеры, делая вид, что не замечают всего этого, старались подтянуть воинскую дисциплину, во что бы то ни стало поднять моральное состояние солдат, вселить в них оптимизм. Однако в действительности сами они придерживались на этот счет совсем иного мнения. Радисты, телефонисты, ординарцы и шоферы вольно или невольно слышали такие разговоры, свидетельствующие о том, что господа офицеры среднего звена в своем большинстве готовы сложить оружие.
Обер-лейтенант Торстен Фехнер, батарея которого находилась в боевой готовности на огневой позиции позади Стеблева, избегал вести какие бы то ни было разговоры со своими солдатами или командирами соседних подразделений о капитуляции. Встреча с советскими парламентерами и приказ командования о прекращении огня не только сбили его с толку, но и основательно запутали. Ничего не понимая, он задавал себе вопрос, что же может принести ему суббота, 9 февраля, и что именно он ждет от этого дня. Ему было ясно, что отклонение предложения о капитуляции будет означать не что иное, как продолжение борьбы, но более жестокой, чем ранее, повторение операции на прорыв, в которой с обеих сторон будет задействовано огромное количество войск: пехоты, танков, артиллерии и авиации, что, в свою очередь, повлечет за собой еще большие потери в живой силе и технике. И лишь принятие условий капитуляции положило бы конец всем страхам и ужасам. Возможно, тогда-то он и увидится снова с Райнером, который был его другом до этого и, как надеялся Торстен, останется им в будущем. Однако капитуляция прежде всего будет означать дорогу в неизведанное. И хотя Фехнер отнюдь не верил в то, что русские не берут в плен, а расстреливают на месте, он не допускал и мысли о том, чтобы подать солдатам идею сдаться в плен. Он даже попытался как-то поставить себя на место русского солдата и сразу же понял, какую вину взвалили на свои плечи немцы, напав на Советский Союз, не говоря уже о причиненных русским разрушениях и о тех варварствах, которые творились немцами на русской земле. Сознание этой вины росло в Фехнере с каждым днем, а к утру этого дня оно превратилось в настоящую муку.
Чтобы хоть чем-то занять себя, он тщетно пытался дозвониться из штаба соседнего батальона к своему отцу, хотя последний разговор с отцом не сулил Торстену ничего обнадеживающего. После долгих попыток наконец удалось связаться со штабом бригады.
