Трокмуа узнали Джерина приблизительно в тот же момент, когда он узнал Дивисьякуса. Они приветственно замахали и, приблизившись, остановились. Дарен остановил упряжку. Остальные воины Джерина остановились позади своего господина.
— Что мы можем для вас сделать? — крикнул Джерин на языке трокмуа.
— Вы только послушайте, как чисто он изъясняется на нашем наречии! — льстиво сказал Дивисьякус на своем языке, но тут же перешел на элабонский. — Хотя я бы предпочел разговаривать о предстоящем деле на вашем, чтобы не возникло никаких недоразумений… иначе будет беда, вот как. Очень, очень большая беда. — Даже в элабонской версии его речь сохраняла живость, присущую всем обитателям северных лесных чащ.
— Время не слишком на тебе отразилось, — заметил Джерин, когда Дивисьякус вылез из повозки.
Трокмэ раздался вширь и погрузнел в сравнении с тем, каким он был раньше, его усы и рыжие волосы на висках тронуло серебро седины. Однако посланец варваров по-прежнему выглядел опасным соперником в схватке, как рукопашной, так и словесной.
— О тебе можно сказать то же самое, — ответил дикарь и буквально ошеломил Джерина, опустившись перед ним на одно колено посреди дороги, точно так же, как это недавно проделал Раткис Бронзолитейщик по отношению к Дарену. Трокмэ сложил ладони вытянутых вперед рук и произнес:
— Адиатанус с готовностью снова приносит вассальную присягу тебе, лорд принц, вот как.
— Боги, — пробормотал Джерин. Он уставился на Дивисьякуса. — В прошлый раз лишь божественное вмешательство подвигло твоего вождя на такой шаг. Я всегда думал… и всегда говорил, что мне вновь придется прибегнуть к чему-то подобному, чтобы он подтвердил свою клятву. Но прежде чем принять это подтверждение, я хочу знать, в чем дело.
Продолжая стоять на одном колене, Дивисьякус ответил:
— Вождь знал, что ты так скажешь, в точности так. — Он вздохнул, и его плечи ушли назад, затем вернулись на место. — Он бы не стал этого делать, скажу честно, если бы не столкнулся с более грозной силой к югу от Ниффет, чем представляют собой ты и твои люди.
— Ах, речь о гради, — сказал Джерин. — Кажется, дело начинает проясняться. Он хочет заручиться моей поддержкой против них и считает, что единственный надежный способ этого добиться — опять притвориться паинькой на то время, пока беда не отступит, а затем снова принять свое истинное обличье.
Дивисьякус изобразил на лице обиду. У него это хорошо получалось, но, с другой стороны, он много практиковался.
