Глава 2
В ЗАЗЕРКАЛЬЕ
Отделение, в которое попали Свист и Кортес, изнутри чем-то напоминало конюшню. Пройдя через несколько запертых на ключ дверей, они оказались в широком коридоре, по обе стороны которого располагались низкие сводчатые палаты. Всюду взад и вперед расхаживали угрюмые небритые люди, одетые в полинявшие байковые халаты, такие же мятые и изношенные, как и их лица.
Одни ходили молча, другие громко кричали друг на друга и жестикулировали, третьи разговаривали сами с собой и лихо улыбались. И хотя все они были разные, в их лицах было нечто неуловимое, что их объединяло. Это была печать безумия. Но больше всего Свиста поразил запах внутри отделения. За свои неполные сорок лет ему приходилось бывать во многих местах проживания большого количества людей, и в каждом из них был свой запах. В армейских казармах пахло гуталином, кожаными ремнями и кирзовыми сапогами, в тюремных коридорах и камерах — кислой баландой, махоркой, застарелым человеческим потом и болью, в обычных больницах — йодом и состарившимися людьми. Здесь же стоял ни с чем несравнимый запах хлорки, старого белья, страдания и безысходной тоски. Он пропитал все, начиная с тусклых желтых панелей, грязно-белого потолка и заканчивая давно не крашеными полами, дверными проемами и зарешеченными окнами.
— Идите в сестринскую, — подтолкнул их санитар.
Кабинет старшей медсестры находился в конце коридора, проходя по которому Свист смог заглянуть в несколько палат, где на старых, облезлых больничных койках лежали люди с понурыми и усталыми лицами. В кабинете с треснувшей табличкой «Старшая медсестра» за письменным столом, развалившись, сидел медбрат и листал историю болезни Свиста. Это был розовощекий толстяк лет тридцати. Маленькие усики и спадающая на лоб челка делали его похожим на Адольфа Гитлера в молодости. Через толстые линзы очков он строго осмотрел вошедших.
— Обоих на «буйняк», — сказал он, обращаясь к санитару. — Прификсировать до завтрашнего утра. И каждому по три кубика аминазина.
Немного помолчав, он отложил в сторону «историю болезни» и глянул поверх очков.
— А вы ведите себя тихо. Будете кочевряжиться — заколю «серой», — добавил Адольф.
«Буйняк» представлял собой закрытую палату на десять коек, на которых привязанными за руки, ноги и грудь лежали буйнопомешаиные. Отвязывали их только для приема пищи и посещения туалета. Многие больные проводили здесь месяцы и годы, а перейти с «буйной» на «тихую» половину можно было только с разрешения заведующего отделением.
