— Ладно, Гас, только веди себя хорошо. Мы рады, что ты хоть раз заинтересовался книгой, не правда ли, Роберт?
И Роберт ворчливо согласился. Усевшись рядом, Гас заглянул в книжку и сказал, скривив губы, как ковбои в кино:
— Ох, парень, и паршивец же ты! Скажи, у всех паршивцев такие морды, как у тебя?
Робби притворился, будто не слышит. Он уже давно привык к этим поговорочкам Гаса. А сейчас подумал: «Если я паршивец, кто ж тогда ты?»
— Одно я знаю точно, — продолжал шептать Гас, — ты не умрешь собственной смертью, а сдохнешь, как собака. Врешь всём, что тебе девять лет. Не может быть, чтобы в девять лет парень был таким дылдой и таким паршивцем! — А Робби все не отвечал. С невиннейшим видом глядя на учительницу, Гас сунул руку под парту и ущипнул Робби.
Робби даже подскочил и ответил Гасу коротким ударом в бок.
— Если ты не перестанешь мешать, — прошипел он, — я скажу мисс Джозефин, чтоб она пересадила тебя назад на твое место.
Занятый этой стычкой, Робби не расслышал, что мисс Джозефин вызывает его к доске. А учительница, видя внимательные глаза Гаса, устремленные на нее с таким ангельски-безгрешным видом, объявила:
— Роберт Янгблад, останешься в классе после уроков!
Робби вытер все классные доски, вытряхнул мел из тряпок, натаскал угля, подмел класс. И все время старался представить себе, что сейчас делает Гас, хитрый дьявол. Наверно, играет где-нибудь в мяч и смеется над ним!
Кроме того, мисс Джозефин заставила его написать двадцать пять раз на доске: «Я буду внимательным в классе». И каждый раз надо было все стирать и писать сначала.
Шагая домой по пыльной улице, он дивился, как все вдруг зазеленело, ожило, переменилось; даже воздух и тот казался новым, но вместе с тем будил какие-то воспоминания. Уже появились первые бабочки и пчелки, шмели и зеленые мухи с большими противными головами, осы, кузнечики и блестящие черные жуки. Весной Робби начинал считать дни до летних каникул, считать минуты до звонка; он едва мог дождаться перемены и почти засыпал на последнем уроке, но снова веселел, как только кончались занятия. Робби сам не понимал, что с ним творится, — ведь он так любил школу!
Робби прошел по переулку, потом по Джонсон-плейс, который граничил с Белым городом, миновал поле и остановился под крутой насыпью, глядя вверх, туда, где застыли блестящие рельсы железной дороги. «Интересно, прошел ли уже курьерский «Мэри Джейн»? Хорошо если бы еще не проходил!» Робби очень любил смотреть вдаль, откуда доносилось пронзительное «Уу-иии», и наблюдать, как появляется с юга сверкающее на солнце громадное черное чудовище. «Уу-иии!» Боже милосердный! Робби любил это мгновение, когда поезд ураганом проносился мимо, ему нравилось махать рукой счастливцам пассажирам, особенно белому машинисту, который с улыбкой махал ему в ответ. «Вырасту — непременно стану машинистом!» — думал он. Ничего, что негров-машинистов не бывает, все равно он станет машинистом! Даже мама подтвердила это однажды, когда он начал донимать ее вопросами. Щурясь от солнца, Робби глядел на полотно: он забыл обо всем на свете, кроме этого скорого поезда. Это даже не скорый, а сверхскорый, если он не останавливается в таком важном, огромном городе, как Кроссроудз в Джорджии! Просвистит и промчится мимо, только его и видели! Через насыпь шла тропинка по другую сторону полотна. Робби начал рассеянно карабкаться по ней.
