— Что же ты тогда стоишь?! Иди, предлагай им обмен, выкуп!
— О, боги! Как ты не можешь понять! Ты вытянула жребий! Именно ты, а не моя мать, или другие женщины нашего дома! Это воля богов!
— Нет. Кинич-Ахава! Мне его навязали! Почему ты позволил жрецу протянуть жребий мне первой?! Ведь твоя мать обладает большим влиянием, чем я!
— Ты моя жена, поэтому с тебя и начали.
— Ты прекрасно знаешь, что совершил ошибку! Прикажи заново перетянуть жребий в нашей семье!
— Как ты можешь! Это жестоко желать смерти близким! И потом, слова бога ты забыла?!
— А принести в жертву молодую женщину не жестоко?! Ведь это я умру, я!.. У тебя в руках власть, ты все можешь, жрецы обязаны тебя послушать!
— Это невозможно, за жрецами стоит мой народ, я должен проявить твердость. Мой народ ждет от меня этой жертвы.
— «Мой народ», ты повторяешь чужие слова!
— Иш-Чель, я сделал то, что не делал ни один правитель! Я пришел к тебе, а ты…
— Что ты ожидал увидеть? — Иш-Чель поняла, что они с мужем говорят на разных языках, и ей никак не удается уговорить ей помочь, — Я пока еще жива, сделай же что-нибудь, Кинич-Ахава! Потом будет поздно!
Но муж опустил голову и отошел от нее.
— Как ты можешь?.. — донесся ее тихий шепот, он оглянулся и встретил взгляд огромных глаз. Иш-Чель подошла к нему. Ощущение, что глаза, как бездонные озера разлились и утопили его в волнах страха; выплескивающих через край, усилилось.
— Как же ты можешь?.. — снова прошептала Иш-Чель. Голос теперь дрожал, прерывался, молил. Но он молчал. Его мысли стремительно неслись в бешеном водовороте, и он не мог их остановить, поймать ту, которая поможет объяснить жене, да и ему самому, что не в его власти что-либо изменить. Он только халач-виник! Помочь могут только боги! Как же она не может этого понять! Его сердце уже разорвалось на части от боли. Он зол на самого себя, на свою беспомощность и бессилие! Почему он должен защищаться? Ведь это у него отнимают самое дорогое, самое желанное. С этой утратой он не сможет просто нормально жить, зачем же его так жестоко мучают?! Почему она не понимает его? Зачем заставляет страдать, обвиняя? Какое она имеет право?! А шепот впивался в мозг, он упорно стучал по нервам, бил на жалость, умолял:
— Я прошу тебя, одумайся… убеди их! О, боги, как я хочу жить! — Иш-Чель в отчаянии вцепилась в его руку.
— Иш-Чель, я сделал все, что мог. Почему ты меня не понимаешь?! — пересиливая боль, он вырвал свою руку и поспешил отвернуться, чтобы не смотреть на исказившееся лицо жены.
