Но я к своему удивлению очнулся, второй раз за свой день рождения. Во мне продолжала теплиться жизнь. Видимо смерть пожелала предоставить мне тайм-аут. Собрав всю свою волю и остатки сил, я все же поднялся на ноги. Ноги подкашивались. И все-таки я добрел до пустого помещения. Там я кое-как привел себя в порядок, чтобы, по крайней мере, не выглядеть трупом, который забыли похоронить. Едва меня заметили, как тут же отправили в лагерный изолятор. Сначала я отказывался — всем и каждому было понятно, что здешний изолятор — конечная остановка.
Но меня все же заставили пойти туда, и я подумал: «Какая, к черту, разница, где отдать концы». Двое моих товарищей, у которых еще оставались силы, помогли мне добраться до покойницкой.
Изолятор представлял собой неописуемое зрелище. На нарах неподвижно лежали стонущие, что-то лопочущие в горячечном бреду подобия людей. В углу стояла деревянная бочка, куда справляли нужду те, у кого хватало сил добраться до нее. Все помещение было загажено хуже распоследнего сортира. И никому до этого дела не было. Смрад стоял невыносимый. Ежедневно кого-нибудь убирали с нар и выносили прочь. Иногда кто-нибудь из заболевших объявлял: «Все, завтра моя очередь». А женщина-врач ему в ответ: «Ну и хорошо. Чем больше вас умирает, тем лучше — больше медикаментов останется, а то у нас своих выхаживать нечем, а тут еще и вы на нашу голову». Кое-кто, бормоча, расхаживал по помещению, эти люди были явно не в себе, они искали своих жен. Один утопился в ванне. Когда я сейчас описываю это, мне не верится, что это действительно происходило со мной. А, между тем так было.
Больным полагалась миска рисового супа. Мне показалось, что этот суп и поставил меня на ноги. Сначала я выдержал один день, потом еще один. На моих глазах скончались несколько моих товарищей. Может, я окреп от тех краюх хлеба и глотков молока, которыми потчевали меня в шахте русские? Однажды в коридоре я увидел Хааса. Наш бывший надсмотрщик сидел на горшке, кожа да кости, он был явно на последней стадии дистрофии. И тут у меня перед глазами со всей отчетливостью предстали сцены его издевательств над своими же товарищами. Не выдержав, я бросил ему: «Вот и до тебя очередь дошла, надеюсь, не выползешь отсюда». Справедливость восторжествовала — Хаас так и не покинул стен изолятора.
Январь 1945 года
Еще пару месяцев назад в этом лагере при шахте насчитывалось до 2 ООО пленных. Теперь, в начале 1945 года нас осталось всего 300 человек, да и те полумертвые.
