понять, откуда взялась эта женщина, что занесло ее сюда? Но о
себе она говорила неохотно и уклончиво — мол, ничего
интересного… Зато выяснилось, что она тоже пытается что-то
писать, вернее — к ней приходят порой стихи и песни, а что с
ними делать — она не знает. "И вот сижу я у окна, гляжу -
дорога далека. А мне все кажется порой, что меня путь уводит
мой…"
Дик задумался. Конечно, эти неумелые строчки он бы и не
назвал стихами. Но как это объяснить, чтобы при этом не
сгубить слабые еще ростки творчества, не отбить охоту писать и
дальше, но — лучше?
— Ты знаешь, я бывал в тех краях, где алмазы добывают из
земли. Они тогда еще такие вроде бы неказистые! Нужен опытный
глаз и умелые руки гранильщика, чтобы серый камушек стал
восхитительным бриллиантом. Твои стихи пока нуждаются в
огранке, но в них достаточно огня, мыслей и чувств, чтобы
стоило над ними потрудиться. И не бойся — если это к тебе
приходит, значит — будет и дальше! Чем чаще косят траву, тем
сочнее она поднимается, не правда ли?
— Как ты хорошо говоришь! Расскажи еще что-нибудь, Дик!
Неожиданно для себя Найтингейл ощутил прилив откровенности.
Как смотрела на него грозная повелительница этого местечка! Ее
распахнутые по-детски глаза оказались вдруг голубыми и
бездонными, как весеннее небо, и хотелось без конца тонуть в
этих глазах. Пропало ощущение времени, только свечка убывала,
а разговор сплетался изысканным кружевом. И, не сомневаясь в
понимании, Дик начал вспоминать самые задушевные песни и
стихи, те, что — не для всех…
…Пускай — игра… как ни зови,
В ней достается нам по праву
Любовь — отрада… и — отрава…
…Но разве грех искать любви?
Дик взглянул на Тири и оторопел: ее голубые глаза тонули в
слезах, готовых уже вот-вот покатиться вниз.
— Что с тобой? Я… сказал что-то не то?
— Извини… Ты не виноват, все очень хорошо… Только…
Понимаешь, мне сейчас кажется, будто что-то очень хорошее,
светлое и прекрасное, проходит мимо меня… А я так и останусь
здесь, как… в трясине…
И она припала лицом к груди менестреля, уже не сдерживая
рыданий. Дик растерянно обнял ее плечи с желанием укрыть,
защитить ее от горя. Конечно, он понимал ее! Он сразу
почуствовал вопиющее несоответствие между этой личностью и
доставшимся ей местом. Как же здесь тесно должно быть этой
чуткой душе, этой щедрой и страстной натуре!
Дик боялся нарушить хрупкую близость понимания, самое
дорогое, что может быть у двоих людей. Но сердце подсказывало,
что надо делать; и Дик, поражаясь своей святотатственной
