Однако, — пишет Поршнев, — Русь не могла дать одновременный отпор обеим империям. «Александр Невский сделал выбор: нанести удар по западному агрессору и пойти на компромисс с восточным».[26] В частности, он «добровольно обязался платить Золотой Орде „выход“».[27] И такой выбор, по мысли Поршнева, имел глубочайшие «диахронические» последствия для всего человечества.
Хотя Тевтонский орден и сохранился после Ледового побоища, его значение как «железного кулака», с которым приходилось считаться во всех европейских делах, резко упало. Не прошло и двадцати лет, как «гигантская завоевательная держава Гогенштауфенов перестала существовать».[28] Рецидив разрушительной и агрессивной варварской государственности перестал тормозить развитие Европы по пути «феодального прогресса».
Напротив, в Азии ликвидация подобного рецидива была растянута еще на два века:
«Русь принуждена была не только допустить сохранение необъятной и мертвящей монгольской империи, но и сама стать, хотя бы в известной мере, ее составной частью. Только такой ценой могло быть куплено в тот момент движение вперед остальной части человечества».[29]
Наконец, итоговый вывод Поршнева:
«До XIII века всеобщая история не может констатировать безусловной отсталости общественного строя Востока по сравнению с Западом или вообще кардинального несходства исторических судеб Востока и Запада. Только с XIII века это явление выступает на исторической сцене. Европа быстро идет вперед.
Азия погружается в застой. Нельзя не объяснить этого разной судьбой двух реакционных империй, до того развивавшихся с такой удивительной симметрией.
Выбор, сделанный Александром Невским, хотя сам детерминированный, в огромной степени в свою очередь детерминировал расхождение путей Запада и Востока».[30]
Таким образом, в знаменитую фразу «Русь спасла Европу от монголов» необходимо внести, с точки зрения Поршнева, важное уточнение: прежде всего, от собственных, европейских, «монголов».
3. «Внешнее» и «внутреннее» рабовладельческих обществ
Поршнев предложил решительно пересмотреть содержание понятия «рабовладельческое общество».[31]
Он показал, что рабовладельческое общество как внутренне связанный социальный организм, как единое развивающееся целое не может быть сведено к рабовладельческому «государству». Слишком много связей и противоречий, которые безусловно являются сугубо внутренними для системы классической рабовладельческой экономики, не могут быть обнаружены внутри границ «государства». Где же тогда, — пишет Поршнев, — «подлинная граница внешнего и внутреннего? Не ошибаемся ли мы, поддаваясь политико-юридической иллюзии, будто она совпадает с границей государства?»
