«Не проявляется ли в этом», — пишет он в другой статье, — «некоторое наследие государственно-правового взгляда на исторический процесс?»
[33] Ссылаясь на работы советского историка А.Мальчевского, Поршнев пишет:
«Процесс воспроизводства в античном рабовладельческом обществе оказывается невозможным без регулярных и грандиозных по своим масштабам захватов „извне“, причем захватов не только продуктов труда других народов, но прежде всего части самих этих народов, становящихся внутри рабовладельческого государства основной производительной силой, основным производящим классом».[34]
Или в другом месте:
«Чем был бы древний Рим без непрестанно пополнявшихся рядов германских, кельтских, славянских и прочих рабов, строивших города и дороги, храмы и дворцы, возделывавших поля и создававших роскошь? Но в то же самое время разве кто-нибудь умел в варварской глуши своей родины выполнять именно такую работу, которую потребовали от него новые господа?»[35]
Этими особенностями рабовладельческая система отличается от феодальной и наиболее выпукло — от буржуазной: в последних «основной производящий класс» вполне «уживается» внутри государственных границ. «Внешние захваты» при феодализме или капитализме, разумеется, имели место, но выполняли, главным образом, противоположную функцию. В рабовладельческой системе отказ от масштабных внешних захватов грозил неизбежным упадком и торможением поступательного развития, тогда как при капитализме тормозом поступательного развития оказывался, напротив, именно переход к таким захватам, ибо, смягчая классовые противоречия, позволял обойтись без развития, как говорят марксисты, производительных сил и производственных отношений, которое «внутри» уже стало необходимым.
Поршнев предлагает более широкий взгляд на рабовладельческое общество:
«При более широком взгляде представляется, что „варвары“ и „греки“, „варвары“ и „римляне“ были органически прикованными друг к другу половинами или полюсами сложного огромного единства. Это было антагонистическое единство. При этом не только рабовладельческое государство нельзя мыслить себе вне окружающей варварской среды — источника всех его жизненных сил.
Сами варварские народы подверглись глубокой трансформации в условиях этого великого противостояния». Из всех гипотез, предложенных для объяснения причин возникновения у варварских народов так называемых «военных демократий», — продолжает Поршнев, — «особенно заманчивой представляется та, которая видит в этой своеобразной государственности, возникшей раньше возникновения классов, государственность, обращенную вовне, порожденную непосредственно или опосредованно существованием военной угрозы со стороны ближе или дальше лежащего рабовладельческого государства».
