– Бей, – спокойно ответил Джимми и наклонился ко мне. – Но попробуй сначала понять меня.
Я поднял руку, попробовал замахнуться. Рука дрожала.
Осень, Серафим, холодная зеленая рвота на стенах переулков. Серые небеса, серые лужи, серые стены. Степа, ты нужен кому-то? Только ветер в ответ, ветер и дождь, и снова одиночество в аллеях парков, снова это скитание из ниоткуда в никуда.
Кровавая полоса.
И потом все это: друзья, идея, любовь. Может, я тогда все-таки умер? Может, я до сих пор лежу перед зеркалом в своей холодной тесной комнатке в луже крови?.. Племя хорька, Маргарита, Песий Бес, тотем, белый таракан, первое камлание, общие темы с отцом и – даль, радужный даль, я наконец смог рассмотреть его, я видел его отчетливо и ясно, впервые, наверное, в своей жизни.
Я разжал кулак и протянул Джимми ладонь. Он пожал мне руку.
– Завтра ночью, – сказал он. – Мы замкнем круг и нанесем критический удар.
Я практически не спал всю ночь. Ворочался в полубреду, отмахивался от призраков прошлого, звал Серафима. Серафим был рядом, он лежал под боком, но во сне находился где-то кошмарно далеко, во сне он никак не мог мне помочь. Снились мне какие-то запутанные черные руины и отцовский голос: давай, Степа. Давай же. Попробуй вызывать духов – это элементарно. Бить в бубен – это просто. Давай же, у тебя получится…
– Не получается, пап… Я не могу.
Это я сказал вслух. Поднялся, вытер холодный пот со лба. Меня знобило.
Я прошелся по квартире, выпил одиноко стоявшую в холодильнике банку керосин дринка. Дома никого не было. Ящик, очевидно, ночевал у Элли, Александр – у Даце, а заходить в темную, пустую комнату Бори мне было страшно. Почему-то казалось, что оттуда до сих пор доносится его тоскливая, тяжелая мелодия. Я позвонил Марго.
– Ммм? – промурчала она. – Скучаешь?
– Можешь честно ответить?
– Ну.
– Ты любишь меня?
Марго замешкалась.
Ты не любишь меня, верно? Ты не любишь меня?
– Я никогда никому этого не говорила. Ты хочешь вот так…
– Прости.
– Ложись спать. Завтра ритуал сложный.
Я лег в кровать, но все равно до самого утра заснуть не смог, так и отвалялся. Хотел еще позвонить отцу, но передумал: пора уже начать самому разбираться.
С восходом солнца мне полегчало. Я раздвинул шторы, и радужный даль слабо, но уверенно вошел в комнату. Все было так же, как и в тот день, когда я видел его отсюда впервые: туманная пелена, редкие машины на дорогах, высоченная труба и нежный поцелуй небес надо всем этим, и по фигу, что кризис.
