Духи парили надо мной северным сиянием, полярным сиянием.
Реальность исходила цветными разводами, бесконечно прекрасными, холодными, розово-лиловыми разводами. Яркие цветные всполохи мелькали надо мной, вокруг меня, внутри и снаружи. Пурпурные, зеленые, голубые, красные, они катились волнами, бились о края небес, они пели, играли, завораживали. Я отвечал духам уже что-то неясное, примитивное, исходившее из самых моих глубин, из самого центра моего разума. Нина рассказывала, что у нас три мозга, сформировавшиеся на разных стадиях эволюции: верхний – от высших приматов, средний – от низших млекопитающих и самый глубинный, самый древний, примитивный мозг рептилии. Это было единственное, что еще осталось: разум пресмыкающегося, разум эмоций, импульсов, инстинктов. Все остальное растворилось в море северного сияния, в прекрасных разноцветных звенящих волнах; я уплывал вслед за ними, и ничто меня не держало.
– Что с ним?
– Все нормально.
– Ни хрена не нормально! Что с ним?!
– Степа, ты знаешь ответ? – Марго мелькает среди всполохов. – Они ответили?
Я не умею говорить. Ни на русском, ни на латышском. Кажется, у них знак согласия – это покачать головой. Или кивнуть? Может, кивнуть? Надо кивнуть головой.
Где-то далеко в мире живых тело шамана Степы кивает головой. Тело шамана Степы стоит в кругу, вписанном в квадрат, – это мебель расставлена по комнате такой хитрой мандалой.
– Снимай маску! – кричит один из людей, стоящих возле шамана Степы.
После этого северное сияние исчезло.
Я захлебывался; о мои зубы билось что-то металлическое.
– Степа! Держись, сейчас все нормально будет, держись! Как же ты так…
– Воды, ему простой воды надо… Дай воды.
– Какая тут вода! Он сам говорил, керосин дринк. – Это голос Ящика. – Степа, пей! Ну!
Меня скрутило, все тело сжало, и я вытошнился куда-то вбок.
– Ккак… Как Серафим, – еле выговорил я.
– Он ничего, живой. Ты сам, главное, держись.
В меня влили еще керосин дринка, и меня снова вытошнило.
– Он умирает, – тихо сказал Боря.
– Он выживет.
– Посмотри на лицо его, на волосы!
Передо мной проплыло цветное пятно. Потом темное. Зрение постепенно возвращалось.
– Степа, пей!
Я сделал пару глотков, захлебнулся и закашлялся. Александр, он держит меня за плечо. Вот он, четкий, настоящий. Вот Боря, а вот Ящик, на руках у него Серафимка… Резкость нарастала со страшной силой, я видел все лучше и лучше, и голова как-то нереально кружилась, именно: нереально. Четкие контуры резали глаза, и все казалось ненастоящим.
