– Ну вот опять начинается! Мы все примитивные, а ты одна, наверное, лампочку можешь контролировать, так, по-твоему выходит?
– Неее. – Нина затянулась и приоткрыла окно. – Контролировать лампочку пытаетесь как раз вы, а я всего-навсего подбираю террариум покомфортнее. Это архаическое – примитивный страх перед темнотой и одиночеством, страх перед ночью, но ведь ночью мы спим и восстанавливаем силы, ночью живут другие существа, да и луна по ночам красивая… Красивая нынче луна, Степ?
Она действительно была красивая.
Мы некоторое время молча стояли вдвоем у окна и любовались полнолунием.
– Каждый свою систему пытается отстроить, свою координатную плоскость. Какой-то центр абсолютный найти и меру, чтобы знать, на сколько и куда отталкиваться, где плюс, где минус, на каких осях… У отца центр мира здесь, в этом домике; я ни в чем его не обвиняю, это нормально, но мне-то хочется большего. И у тебя ведь то же самое, как ты там говорил, племя хорька?
– Я тебя с ними познакомлю, когда в Риге будем, – улыбнулся я. – Но если так судить, и у тебя тоже центр есть какой-то; разве он лучше моего и отцовского?
– У меня Дарвин, Хаксли и Тинберген. – Нина взмахнула сигаретой, будто это была волшебная палочка. – Социобиология. Мой центр мира основан в восемнадцатом веке.
– Эээй, шаманы гораздо раньше появились!
Нина легонько потормошила мои волосы – она всегда так делала, пока еще чувствовалась разница в четыре года. Теперь ей для этого пришлось уже достаточно высоко поднять руку – я успел вырасти. Она стряхнула пепел, прижалась лбом к оконному стеклу и снова посмотрела на луну.
– Мы достаточно слабые, хрупкие существа, – говорила Нина, и лунное серебро тихо блекло на ее щеках. – Гораздо слабее, чем нам самим кажется. Нет ничего тоньше и уязвимее и в то же время прекрасней и загадочней, чем человеческая психика… Знаешь, мне кажется, если бы один человек мог прочитать мысли другого, он тотчас же умер бы.
Я не нашелся, что ответить, и мы постояли перед окном молча.
– Завтра вечером в Ригу поеду, – тихо сказала Нина. – Ты со мной?
– Отец расстроится, что так мало побыла.
Отец колдовал в своей комнате на первом этаже – все возился с Жезлом Северного Сияния, с политической ситуацией духов Латвии пытался разобраться по моим просьбам. В углах по полу шебуршало его сдавленное бормотание, от стен гулко отдавались удары в бубен, и легкий запах курений висел в воздухе; ритуал был серьезный. Отец вообще часто колдовал в одиночестве на полную луну, а у меня никогда это не получалось. Как-то не выходило в ее холодном слабом свете рассмотреть радужный даль, а без радужного даля, без вдохновения, без чувства – какие уж тут ритуалы…
