– Этот Бес, хочешь сказать? Но он не такой древний, не такой уж сильный, я думал.
– Думал! Может, нет его вовсе! Ты дневник дочитал?
– Не дочитал еще. Там запутано сильно.
– Вот то-то же. Как дочитаешь – тогда и думай, и решай.
Выпили еще самогона.
– Жезл этот с собой у тебя? – поинтересовался отец.
– С собой.
Я достал из рюкзака тряпичный сверток, развернул его и вынул Жезл Северного Сияния. Отец его рассмотрел, поводил над ним ладонью – проверял ауру.
– Шибко серьезная вещь. Разобраться надо, – сказал. – Сегодня ночью посижу, поговорю с духами, в астрал выйду. Ложись-ка ты спать, а к утру видно будет.
– Так девять еще только, пап.
– Ложись, ложись. Если черный сон приснился – значит, нечисто дело, духи злые над тобой вертятся. А сейчас после баньки очистился, у меня тут энергия хорошая, поспишь, окрепнешь, вот тогда и будешь свою философию разводить, а покамест ложись, сил набирайся. Вишь, выпил, уже и глаза у тебя слипаются.
Я отправился к лестнице на второй этаж. В сон после бани и выпивки и вправду клонило основательно.
– Степ! – крикнул мне вдогонку отец.
– А?
– Ты чего, серьезно, что ли, пиво по фэн-шуй расставлял?
– Да.
– И энергетики?
– Ну да.
Отец захохотал.
– Учиться тебе еще и учиться! Водку ставить надо. Или самогон. Я тебе одну бутылочку михалычевскую в дорогу дам, проверишь – работает отменно, если в правильную зону установить!
Простыня была белая, небо за окном – чистое, и заснул я быстро.
Так хорошо я уже давно не спал.
Она приехала через три дня после меня.
Я выпил чашку кофе на кухне, сонно забил трубку и направился к новому тотему огородника. Мне нравилось курить рядом с этим добродушным страшилой, сидя на маленьком бревнышке. Бесконечная долина отца, родная земля; раньше я часто видел радужный даль именно здесь. Этим летом к пурпуру фацелии присоединится рапсово-желтый, и я обязательно приеду, и обязательно вот так же сяду под пугало, и покурю, и на душе полегчает, разольется что-то сладкое, разноцветное, теплое и живое, и все в мире будет хорошо.
Чучело, словно бы в согласие моим мыслям, улыбалось: за ночь на его черном пустом лице откуда-то появился озорной зеленого цвета смайл. Так на моей памяти рисовал только один человек.
– Нина! – радостно закричал я, осматриваясь по сторонам. – Эээй, Нина!
Среди старых отцовских лип шевельнулось темное пятнышко, и я направился туда.
Нина сидела на маленькой табуретке и что-то черной краской рисовала в своем альбоме. Увидев меня, она отложила альбом и пошла навстречу. Мы крепко обняли друг друга. Она была выше меня и на четыре года старше.
