Все, кроме Чугайнова, засмеялись.
— А я женился вчера, — мрачно сказал он. — Все сразу — и свадьба, и проводы.
— Ты чо, кроме шуток? А чего молчишь-то? Поздравляю!
— Угу… — Чугун хлебнул из горлышка, потянул воздух сквозь сжатые зубы и вдруг тихо, зло засмеялся. — Ну, говорит, теперь твоя. Давай, говорит. Теперь жена, говорит, теперь положено. Думает, я совсем дурной! Я ворота отворю — гуляй два года! — Он смеялся, мотал головой. — Всю ночь ревела — как же, говорит, жена — и нетронутая. А я говорю — вернусь, говорю, проверю. А если, сука, говорю, не убережешься — убью! Убью, зараза, задушу! — Он сдавил бутылку так, что побелели пальцы. — Так и оставил. — Он допил бутылку, с силой швырнул в угол и отвернулся.
По залу шел, оглядываясь, остриженный наполовину парикмахер. За ним поспешал дежурный офицер.
— Вот этот! — указал парикмахер на Лютаева.
— Ты в кого ручонкой тычешь, сынуля! — Вся команда тотчас сорвалась с места и угрожающе двинулась на него. — Ты кто такой?
— Все нормально, ребята! — Офицер, улыбаясь, миролюбиво поднял ладони. — Извините, ошибочка вышла. Отдыхайте! — Он подтолкнул парикмахера в сторону и в сердцах врезал ему по недостриженному затылку. — Я тебя крест-накрест с ушами вместе обстригу! — прошипел он. — Это же шестая команда, придурок!
А пацаны засвистели, заржали вслед, скаля зубы, хлопая друг друга по плечам, — страшные, бритые, злые. И Воробей сперва неуверенно, а потом во весь голос счастливо захохотал со всеми вместе, оглядывая новых друзей — равный среди равных.
* * *
Белое полуденное солнце нещадно жгло лица, от раскаленной бетонки струился горячий воздух. Распахнув теплые куртки и ватники, обмахиваясь шапками, потные пацаны томились около самолета, с любопытством оглядывались. Взлетная полоса тянулась по узкой котловине, зажатой со всех сторон горами. Другие группы призывников во главе со своими сержантами уже шагали к военному городку.
— Наш, что ли, наконец? — лениво сказал Чугун, глядя на приближающегося сержанта.
— Гляди, как ломом подавился, — сказал Ряба. Все засмеялись — сержант действительно шагал, как-то неестественно прямо держа спину.
Он подошел, молча оглядел призывников, невыразительно спросил:
— Откуда, клоуны?
Говорил он тоже странно, иногда будто зажевывая слова и выталкивая их изо рта резким движением головы. На щеке уродливый, бугристый шрам от ожога.
— Из Сибири, товарищ сержант! — весело ответил Ряба.
Тот по-прежнему пристально разглядывал их.
