Когда я вернулся в свою комнату в «Вольтере», я скинул одежду и стал разглядывать себя в зеркале над умывальником.
Я даже придвинул стул, влез на него и осмотрел себя ниже талии. Я понюхал под мышками, обнюхал ступни и пальцы на ногах, потом лег на постель, закинул ноги за голову и обнюхал не только свои гениталии, но и (насколько удалось) задний проход. Я убедился в своей чистоте, хотя, конечно, меня по-прежнему огорчал тот факт, что собственной ванной в моем номере нет. Когда мне нужно было принять душ, приходилось звонить горничной, которая отпирала общую ванную в конце коридора, так что я мылся всего лишь трижды в неделю, а не каждый день, как дома. Сделать с этим я ничего не мог: платить больше (а каждая принятая ванна добавляла несколько франков к моему ежемесячному счету) я не имел возможности, но я поклялся себе, что отныне буду тщательно мыться над раковиной в номере, пусть и холодной водой.
Так что Ив-Мари назвал меня грязным, решил я, исключительно со злости. А вот был ли я сексуален? Физически я, конечно, тягаться с Джоном Траволтой[43] не мог. Да и кто мог бы? (Скорее всего в обыденной жизни не мог бы и сам Траволта.) Как бы то ни было, сексуальность зависит не только от смазливого личика и сильного, выносливого, узкобедрого тела. Она то самое je ne sais quoi, которое на самом деле je sais tres bien quoi.[44] Стоит ее увидеть, и вы ее узнаете. И, глядя на себя в зеркале над раковиной, как злая королева в сказке, никакой сексуальности я не видел…
Я не искал любви — с этим можно было подождать, — мне требовалась физическая близость. Однако мои сексуальные часы показывали бесполезно уходящее время, и каждая жалкая неудача настолько лишала меня и без того хрупкой уверенности в себе, что можно было не сомневаться: каждая следующая попытка, какую бы форму она ни приняла, окажется еще более унизительной. Так оно и случалось. Пусть от меня и не воняло (а мог ли я быть в этом уверен?), но я источал флюиды неудачника. По мере того как время шло, а моя неопытность и неумелость делались все более вопиющими, моя неуклюжесть, та самая неуклюжесть, которая могла бы казаться очаровательной в бестолковом, готовом на все подростке, становилась для меня источником все большего беспокойства. Я говорил себе, что если двое геев вместе отправляются в постель, каждый из них ожидает, что партнер сумеет совершить оральный акт, не поцарапав член и не облевав его, сумеет предотвратить собственную эякуляцию, прежде чем у другого возникнет эрекция, будет знать, что такое «ромашка» или «грязный Санчес».
