Пёс Одиссея | страница 55



Пофыркивая, человек с лисьей головой подошел к танцовщице. Она убрала руку и замерла в ожидании; ноги раздвинуты, рот приоткрыт, губы пылают. Он сунул внутрь морду, потерся о нежную кожу. Мне показалось, что я узнал молодую женщину. Она смотрела на меня. Она говорила со мной.

Самира кричала от наслаждения, когда Мурад меня разбудил. Деревья простирали над нами спасительную полутень. В сравнении со сновидением мир показался мне бледным, почти бесплотным. Коварная сила сна вновь заявила о себе здесь, в этом сумрачном лесу, на половине пути; зато Цирта больше не преследовала меня.

Сахара, огромное пространство, где терялись линии, пропитывала мой мозг, изгоняла из мыслей город, стирая всякую реальность. И границы города исчезали, очертания расплывались: казалось, песчаный горизонт в любой миг готов уйти в небытие, стечь в русло нашей пересохшей памяти. Наши жизни часто теряли нить, тонкий пунктир, который, разграничивая два мира, истинный и ложный, создавал некое равновесие, и пусть равновесие это все время было под угрозой, чему мы являлись живым доказательством, оно все же строилось на спасительном фундаменте.

Поэтому мы могли не бояться, что, выбравшись из вихря сновидений, очутимся в тисках кошмара, станем скитающимися в потемках пленниками своих представлений, тенями, что отбрасывают на землю ветви деревьев, далекими отблесками истины, расцветшей в огне. A Цирта жаждала мешанины, которая действует как солнце на заблудившегося в пустыне человека. Я страстно хотел вырваться из-под власти Цирты, чьим мимолетным любовником я минутами становился, сам того не желая.

Сегодня утром, уснув, я снова позволил всему этому всплыть на поверхность; и угроза нарастала, как глубоко запрятанный клинок, готовый вспороть мне живот. Когда усталость вытягивала из меня жилы, Цирта заявляла о своем присутствии, непоправимость крепла в ней и зловеще нависала над миром, где мне хотелось жить и впредь.

— Мы опаздываем, — сказал My рад. — Хшиша уже ждет нас.

Я поднялся и вновь, второй раз за день, поплелся за угрюмым поэтом, почти бежавшим впереди.

Из записной книжки Хамида Кайма

Люди взломали дверь. На стенах танцевали черные тени. Крик вылетел из их глоток. Тени приблизились с каждым шагом уменьшаясь, ноги укоротились, туловища стали тоньше. Три огромные безобразные головы наклонились к моему ложу. Кровать в спальне служила мне еще и конторкой. Войдя, они сбросили на пол мои бумаги, расшвыряли наброски и планы. Они сгребли листки в кучки и ткнули их мне в лицо. Так они предъявляли мне доказательства моей вины. Листки были исписаны мной. Знаки, покрывавшие их, вышли их-под моего пера.