Долговязый и коренастый развернули знамя и, прикрепив его к тросу, падавшему с флагштока, стали поднимать. Оно поползло вверх под отрывистые звуки алжирского национального гимна. Когда музыка смолкла, солдаты немного расслабились. Одни надели фуражки, другие о чем-то заговорили, предвкушая скорый отдых.
— Команды «вольно» не было! — завопил одноглазый.
Подразделение оцепенело в недоумении и страхе.
— Смирно! Дожидаетесь майора Смарда, поняли меня? Поняли? — крикнул он во второй раз. — Не слышу ответа!
— Так точно! — хором ответило подразделение.
— Так точно, господин аджюдан! — проорал кривой, топая ногами.
Удовлетворенный, он сделал рукой знак тем двум, что стояли возле флагштока. Музыка зазвучала снова, жесткая, воинственная. Знамя реяло в вышине.
Шли часы…
Майор Смард, получелобек-полуконь, в сопровождении других всадников странной наружности вихрем ворвался во двор казармы. Его глаза метали молнии. По правую руку от него лисья голова на человеческом теле усмехалась, видя, как мы плавимся на солнце. В полном восторге животное насмешливо поводило носом. Чуть дальше привставал на дыбы ослепленный светом Пан. Приложив к губам флейту, он в миллионный раз исполнял национальный гимн Алжира. Эти три персонажа составляли разнородную и подвижную, как непристойное видение, группу.
Появилась танцовщица.
Голубое платье сидело на ней как влитое, подчеркивало изгиб бедер, облегало талию и бока, тонкое, нежное, легкое. Еще выше ткань обхватывала полную грудь.
Она танцевала под солнцем.
Она сбросила одежду. Ее нагота ослепляла. Она танцевала для него. Волнообразно раскачивалась. Одной рукой ласкала свои груди, не сводя с него глаз, пощипывала соски, которые постепенно твердели, и вздыхала. Для него. Ее пальцы пробегали по животу — для него, скользили по ягодицам, пробирались между бедрами, назад, вперед, белые, легкие, от ягодиц к влагалищу и обратно. Она поднималась на носки под взглядами Смарда и его свиты.
Она легла на горячий камень Сахары.
Раздвинула ноги, открыв зияющее отверстие влагалища. Контраст с белизной ее кожи поразил меня до боли. Я следил глазами за рукой молодой женщины, чьи тонкие пальцы исследовали низ живота. Они выходили наружу влажными и горячими. Свет дробился на ее будто жидких ногтях.
Плоть, открытая, щедрая, гостеприимная, околдовывала меня. Я всецело сосредоточился на проворных пальцах танцовщицы — на последней реальности перед забытьем. Я пробрался в ее сокровенность, влажную, горячую, подвижную. Я трепетал в ней, вместе с ней, сливаясь с женщиной, охваченный безумием.
