Перед нами пять многоэтажек, выкрашенных в серый цвет и потому неразличимых.
Мурад поднимает руку и показывает:
— Нам нужна третья справа.
— Окна выходят на вокзал. Наверное, он нас видел.
На лестнице, ведущей к квартире нашего преподавателя, мой дух смутило странное видение. Цирта вновь взяла меня в свои тиски. Опять из волн поднялся ощетинившийся пушками город. На его изогнутых полумесяцем стенах замерли вооруженные люди. Они стояли в карауле, с ружьями через плечо. Длинные пестрые шарфы плыли по ветру. Пунцовые флаги падали со стен, как языки пламени, ложились на поверхность моря и слизывали зеленоватую пену. Прогремел первый пушечный залп. Белая полоска испачкала небо. Десятка два не соблюдавших строя кораблей появились на гладком, уходившем в бесконечную даль океане.
Слышались радостные крики женщин, праздничный барабанный бой, ружейные выстрелы. Цирта с воодушевлением готовилась к осаде. Галионы шли, выбиваясь из сил; их квадратные паруса с крестами надувались, едва удерживаемые рангоутом; молодые мужчины пожирали город глазами; на палубе, среди такелажа, суетились артиллеристы и стрелки; светлые сабельные клинки Цирты пучками тянулись к небесам.
Приближение боя заставляло Цирту трепетать, как женщину от ласк любовника. Галиоты[10] один за другим покидали гавань. Люди на крепостных стенах приветствовали воинов Аллаха, а те, облепив, как обезьяны, носы кораблей, казалось, не обращали внимания на происходящее. Война и кровь доводили их до неистовства, которое на протяжении многих веков заставляло их вспенивать море, питаться плотью неверных, во всем подобных им, ибо неверные тоже бороздили великие моря Запада, объедались Америками, истребляли их жителей ради золота и заселяли их вновь — уже рабами, неграми и индейцами. Так мир из века в век рождался заново.
Амель Хан подбежала к окну и открыла его. Свет хлынул в гостиную, пятнами лег на кресла, на низкий столик, где стояли четыре фарфоровые чашки, коснулся ее красивых ног. Мурад изнемогал. Стараясь преодолеть смущение, он курил в два раза больше, чем обычно.
— Они используют религию исключительно для достижения своих целей, — сказал Мурад.
— Фундаменталисты? — уточнил я.
Мурад ответил, выпуская табачный дым:
— Главным образом те, кто ими руководит.
Дым окутал его лицо.
— Они получили образование в шестидесятые и семидесятые годы в университетах ненавистного им Запада, — заметил Али Хан. — Не иначе как в промежутке между чтениями Корана они изучали столь же священные сочинения Макиавелли.
