— Ну, заходи, заходи, невдаха, — приглашала бабулька, — отдохни маленько…
— Мне бы вернуться побыстрей… — и тут Маргарита почувствовала, как сильно она устала.
— Вернешься-вернешься, — старушка глядела доброжелательно и с сочувствием. — Только обождать надо, а то гляди, темень какая! Как луна выйдет, так и пойдешь.
— Луна? Тучи же, все небо закрыли. Как луна выйдет?
— Выйдет-выйдет, — заулыбалась старушка. — Я уж ее попрошу. А ты заходи. Да не бойся, я тебя не съем. А то говорим ночью под небом — мало ли, кто услышит…
«Есть такие люди — хуже зверей», думала Маргарита, поднимаясь на крылечко и пригибаясь под низкой притолокой двери. — «Странная какая бабулька… Как я устала-то, мама дорогая… Как же я дойду-то? И неизвестно еще, сколько идти. Глухомань, говорит… Так и кто может нас тогда услышать?..»
Избушка — одна квадратная комната без прихожей — снаружи выглядела маленькой, почти игрушечной, этакий покосившийся, почерневший от времени теремок, внутри же оказалась гораздо просторнее, чем можно было предположить. Конечно, не хоромы, но места хватало и для русской печи, хоть и уменьшенных размеров, для столика возле окошка и двух табуретов по сторонам, длинной широкой лавки у одной стены и огромного черного, обитого железом по углам, сундука у стены напротив. Столик покрыт был скатертью из неотбеленного полотна, вышитой красными и черными петухами. Посреди стола пыхтел самовар, пуская из трубы дым, который поднимался к низкому потолку, но не клубился там, а куда-то исчезал — наверное, в потолке были дыры и туда-то и вытягивало дым. На подоконнике горела свеча в глинянном черепке, обтянутом лоскутом тканной золотом церковной парчи — от этого свет и получался красно-желтым, и требовалось совершенно невероятное усилие воли, тобы отвести взгляд от этой светящейся изнутри парчи. Только шторки на маленьком окошке были обыкновенные, какие часто нравятся старушкам — ситец в мелкий цветочек. Несмотря на то, что горела всего одна свечка, и то приглушенная импровизированным абажуром, было светло, и Маргарита разглядела стены, увешанные пучками сушеных трав, ухват возле печи и глинянные горшки там же, деревянные бадейки возле двери и неподвижную сову на выступе печи под потолком. Как и положено сове, птица таращила круглые желтые глаза. «Чучело» — подумала Маргарита. В этот момент сова моргнула и повернула голову, уставясь на вошедшую, словно говоря: «Сама чучело!» Нигде не было видно кровати и Маргарита решила, что бабулька спит на печи: «Ну, тогда она спортсменка — в ее-то немалые годы карабкаться наверх…»
