— И это тоже. Понимаешь, это система, не оставляющая шансов. При любой тирании, любой диктатуре всегда есть сопротивление со стороны общества. Это от рождения, наверное, закладывается. Пока есть деление мира на внешний — враждебный и на внутренний — семью, всегда существуют две логики, две модели поведения… Даже три, — не удержался я, — на стыке двух систем возникает личность как таковая, сплав общества и наследственности. Это даёт свободу. Но мир, уничтоживший семью как таковую, становится монолитен. Нет конфликта. Нет двойной морали. Нет… нет свободы как таковой, наверное…
— Вот я воспитал тебя на свою голову, — промолвил дед, — и что хорошего?
— А я не просил меня воспитывать, — сказал я.
Дед помолчал, прежде чем ответить:
— Удар ниже пояса, Пит.
Но меня не растрогало детское имя:
— У тебя и пояса сейчас нет. Дед, как бы там ни было, но ты воспитал во мне именно право решать. Свободу. Так? Ты хотел этого? Так вот, я уверен, что мир Геометров ничего хорошего Земле не принесёт.
— Петя, ты видел там, у них, нищих?
Я молчал, мне нечего было ответить, но, к счастью, дед решил усилить эффект:
— Бандитов, преступников?
— Видел. Я сидел в концлагере.
— Если верить твоему описанию, так это не самое ужасное место, Петя! Миллионы людей у нас живут в куда худших условиях. Ты видел лагеря беженцев под Ростовом? Или молодёжные трудовые поселения в Сибири? — Дед повысил голос, выжимая из горла рептилоида всё, что возможно. — Посмотрел на изнаночку чужой планеты — своя мёдом показалась? Опомнись, Петя! Земля вовсе не тот курорт, которым ты привык её считать!
Я вспомнил бескрайнюю холодную тундру. Цепочку сторожевых вышек, на которых обитали Гибкие Друзья. Историка Агарда Тараи, знающего слишком много правды, но даже при этом не способного протестовать. Баня почему-то вспомнилась. Словно по контрасту — раскалённый ветер и толпа людей, боящихся коснуться друг друга. А ещё пацаны из интерната «Белое море» — славные ершистые мальчишки, которых бережно и с любовью превратят в славных послушных роботов.
— Земля — это рай, — сказал я. — Поверь, деда.
Он как-то даже осёкся от моего тона. Замотал треугольной вараньей головой, промолвил:
— Столкновение утопии с реальностью всегда приводит к деформациям. Утопия искажается, но…
— Нет, дед. Это не утопия деформировалась, а реальность.
— Что тебя наиболее возмутило в их мире, Пит? — спросил дед, помолчав.
Это было как привет из детства. Умение вычленять главное, которому так долго учил дед. «Не ной, объясни, что у тебя болит! Не бросай учебник, скажи, что непонятно! Не реви, вспомни,
