И вот он ехал вместе с миллионом других душ на поезде, который с грохотом несся по пригородам. Он сошел на одной из отдаленных станций, сжимая в руках сумку, и сверился с указаниями, данными ему на вымученном английском администратором гостиницы, очень учтивым и обязательным господином, который сделал все необходимые телефонные звонки.
Боб усвоил: сойти на станции и взять такси. Не могло быть и речи о том, чтобы самому вести машину в сумасшедших транспортных потоках Токио, не редеющих даже в пригородах, которые для американцев были смертельными вдвойне: ведь ехать нужно было не по правой стороне дороги, а по левой. Неужели генерал Макартур[11] не мог это исправить?
Водитель такси был в белых перчатках; в салоне было не просто чисто — там не было ни единого пятнышка, а ведь на сиденьях лежали белые салфетки. Мимо проплывали административные здания и расписанные рекламой автобусы; повсюду были служащие в форме, которые распределяли потоки машин, регулировали уличное движение, указывали на свободные места на стоянках. И снова Боба захлестнуло ощущение того, что все здесь четко организовано и распределено, все управляется каким-то центральным комитетом, поэтому оборудование используется на полную мощность.
Наконец таксист нашел то, что искал. Это был большой дом на самой окраине, расположенный на отшибе от ближайших домов — в отличие от большинства токийских зданий, втиснутых между соседями, так что казалось, будто они стремятся забраться друг другу в трусики. Этот же дом был окружен ухоженным садиком, гордостью хозяев. Судя по всему, семейство Яно было вполне состоятельным.
Боб взглянул на часы: семь часов вечера по токийскому времени; кажется, как раз то, что нужно.
Расплатившись с водителем, он подошел к багажнику, достал большую брезентовую сумку, открыл ее и вынул меч, завернутый в красный шарф, купленный специально для этого случая.
Боб прошел по дорожке, чувствуя, как большой приземистый дом с деревянным штакетником крест-накрест на стенах и идеальным садиком словно впитывает его в себя. Он постучался в дверь.
Внутри послышались звуки, через несколько мгновений дверь бесшумно скользнула в сторону. На пороге стоял Филипп Яно, одетый в кимоно, совершенно пораженный.
Вышедший в отставку офицер в домашней одежде выглядел так же, как и в строгом костюме: каждый волосок на месте, лицо гладко выбрито, под бело-голубым кимоно чувствуется накачанная мускулатура. На ногах у него были белые гольфы. Правый глаз широко раскрылся от удивления, в то время как выбитый, слепой, оставался равнодушным.
