Шагровский потер глаза. Под веками бегали цветные искры, зудели раздраженные солнцем и пылью глазные яблоки. Конечно, можно было бодриться и изображать супермена, но что толку врать самому себе? В действительности Валентин чувствовал себя избитым и обессиленным.
«Узи» придется бросить, подумал он. Жаль, конечно, но патронов к нему нет, а тащить железяку тяжко. Контейнер я не брошу ни за что, а автомат брошу. Был бы у него хоть приклад, тащил бы, как дубинку, а у этой тарахтелки и приклада-то нет.
Он вздохнул, снова потер глаза, пытаясь проморгаться, но из этого ничего не вышло – песчинки царапали роговицу, причиняя немалую боль: хотелось потрогать веки пальцами, что возбранялось категорически, и Валентин об этом хорошо знал. Конъюнктивит ослепил бы Шагровского за несколько часов, надежнее, чем раскаленное железо в руках средневекового палача. А пока можно было потерпеть: глаза слезились и болели, но не гноились.
Как же я устал, мысленно пожаловался он, задрав лицо к звездному небу. И как хочется спать. Двое суток без сна – это кого угодно сморит. Полчаса на отдых, не более. Всего полчаса – потому, что если я не посплю, то мы точно свернем себе шею на этих чертовых камнях.
Бокс казался шершавым на ощупь и, как ни странно, не холодил ладони, металл под пластиком не ощущался вовсе. Внутри контейнера, изготовленного по самым последним технологиям, лежали пятьдесят листов, возраст которых профессор Рувим Кац (а он считался самым компетентным исследователем в области рукописей периода падения второго Храма) определил в две тысячи лет, плюс-минус век-другой. Пятьдесят листов, исписанных с двух сторон мелкими буквами греческого алфавита – наиболее хорошо сохранившийся документ времен Иудейской войны.
Почерк у писавшего был почти каллиграфический, строчки, правда, не совсем ровные, словно человек, выводивший эти буквы, писал на колене, а не за столом. И чернила практически не выцвели за тысячелетия, ну разве что чуть-чуть. Дядя Рувим, увидев пергаменты, охнул и побледнел так, что это было видно сквозь загар.
«Гвиль![2] – только и выдохнул он. – Настоящий гвиль! Йофи![3]»
Если у археологов бывает джек-пот, то профессор Кац обыграл казино вчистую. Мало кто из археологов надеялся найти что-либо подобное. Слишком большой промежуток времени должны были пережить тонкие пергаментные листы. Слишком много крови пролилось на этой земле, слишком много захватчиков грабили ее сокровищницы.
