Первобытный человек, прежде чем он смог говорить, вероятно, обладал очень острым зрением, очень выразительной мимикой. Он жестикулировал, танцевал, смеялся и не слишком задумывался о том, как он возник и зачем живет на свете. Он, вне всякого сомнения, боялся темноты, ударов молнии, хищных зверей, боялся всего непонятного. Человек старался, как мог, задобрить все то, чего боялся, умилостивить воображаемые силы, которые обитали в камнях, в животных, в реке; просил, чтобы они сменили гнев на милость. Первобытный человек не делал различия между одушевленными и неодушевленными предметами.
Если палка ударяла его, он пинал ее в ответ. Если река выходила из берегов и заливала все вокруг, это значило, что она рассердилась. Ход рассуждений первобытного человека можно скорее всего сравнить с рассуждениями современного смышленого мальчика лет четырех-пяти. Но поскольку у первобытного человека или вообще не было речи, или его речь была крайне неразвита, то он почти не имел возможности словесно передать свои переживания и описать на их основе какой-либо обычай или ритуальное действие, переходящее от поколения к поколению.
Наскальные рисунки даже поздненеолитического периода не дают основания предполагать, что человек обращал внимание на солнце, луну и звезды или на деревья. Его занимали только люди и животные. Скорее всего человек не выделял солнце и звезды, день и ночь, деревья и горы из всей целостности окружающего мира, как ребенок в наше время не задумывается, откуда взялась его детская комната или еда, которой его кормят.
Насколько мы можем судить, человек эпохи позднего палеолита еще не жил в мире вымышленных существ, духов или чего-либо в этом роде. Охотник на северных оленей изображал на своих рисунках известных ему зверей, и ничто не указывает на то, что он боялся их и преклонялся перед ними. Может быть, ему казалось, что, нарисовав животное, он заставит его прийти. Вполне может быть, что эти рисунки связаны с первобытной магией, призванной принести удачу на охоте, но никак не с обожествлением или поклонением этим животным.
В изделиях и рисунках первобытного человека едва ли можно найти что-то, напоминающее, на наш взгляд, религиозный или мистический символ.
Безусловно, жизнь этого человека не была свободна от того, что мы называем фетишизмом. Он совершал действия, которые теперь нам показались бы бессмыслицей. Но он делал это, чтобы добиться желаемого результата. А это и есть фетишизм, всего лишь своеобразный способ познания, построенный на догадках и ложных аналогиях, отличный по своей природе от религии.
