– А с чего вообще все началось? – поинтересовался я.
– С чего? – переспросил он. – Да не с чего, а с кого! Это ж тебе не фунт изюму, а сам Интернационал! От него требовалось одно – проиграть матч Василию Ивановичу, русскому камнедробителю, чтобы, значит, Василий не выглядел слабаком. Василий и впрямь был крутой парень, но Интернационал мог уложить его за три минуты в любой день недели. Мы договорились с менеджером Василия, что Интернационал ему подыграет, но тогда я еще плохо знал Интернационала. Идея сыграть в поддавки с Василием пришлась не по нутру Интернационалу. Вот не нравилось ему проигрывать, и все тут. Такие вещи ну никак не лезли ему в голову. Я устроил ему пять матчей, и он победил во всех играючи, потому что там все было чисто. Это был его первый крупный матч, и, конечно же, все было обговорено заранее. В общем, он четыре дня перед матчем хандрил у меня в офисе. «Том, – говорил он, – я не хочу бороться с этим русским, если я все равно должен ему проиграть. Я же его в три минуты уложу». В чем я и не сомневался. Но у игры есть правила, и если ты не хочешь помереть с голода, то должен играть по этим правилам. Интернационал мог уложить кого угодно, но дела так не делаются. Должно быть состязание. Публика больше любит, когда проигрывает сильнейший. Я проспорил с ним битых четыре дня, и все равно я не был до конца уверен, что он ничего не выкинет. Да и сам он, пожалуй, не был в этом уверен. Видимо, он хотел дождаться выхода на ринг вместе с русским камнедробителем, чтобы решить окончательно. От Рамона требовалось дать себя побороть на одиннадцатой минуте в первом раунде и на седьмой во втором. Ну он и дал Василию побороть себя в первом раунде на пятьдесят седьмой минуте. За эти самые пятьдесят семь минут он этого несчастного русского чуть не убил. Потом улегся в центре ринга на спину, и Василий навалился на него, показывая, какой крутой. Это был первый раунд. А победить нужно было в двух раундах из трех.
Начали они второй раунд, и тут Василий позволил себе некое развязное выражение на лице, мол, все равно победа у него в кармане. Тут уж Интернационал рассвирепел. И уложил Василия за семь минут. У меня – душа в пятки. И когда я шел в раздевалку к Интернационалу, я знал, что все кончено.
Он курил сигару.
– Том, – сказал он, – ты ничего не знаешь, не знаешь ты ничегошеньки.
– В чем дело? – спросил я.
– Этот русский корчит из себя крутого парня. Воображает, будто со мной можно шутки шутить!
