– Вот я помню, ещё после войны – услышал Макс дедовский голос – Мы только коровками и спасались. И заготовителям молоко отдавали, и себе немного оставалось. Вот я думал, тогда тяжело было, а теперь всё же тяжелее. Тогда мы понимали, что всем тяжело, что для своей страны стараемся, а сейчас выживаем только, да и всё. Я вот помню в сорок восьмом заболел сильно. Тифом. Так мать в город ездила. Почти все вещи отцовские продала и лекарств с продуктами купила. А я тогда ничего не понимал, в бреду был.
Дед взял палку и пошурудил костёр.
– Егорыч, скажи, а как вы думаете дальше жить? – Макс чуть наклонился вперёд – Ну, когда закончится всё, спички, патроны, вообще всё.
Дед несколько секунд молчал.
– А и не знаю – сказал он наконец, и Макс ожидавший услышать в его голосе волнение или грусть, услышал к своему удивлению только спокойствие, простое и уверенное – Как-нибудь, Максимка, как-нибудь. Ох ты! – дед вдруг стукнул себя ладонями по коленкам – Кружки ж там, в доме. Ай-яй-яй. Сгоняй, Пашок, а? А-то запамятовал что-то я.
– А чего я сразу? – заартачился Пашка и недоумённо посмотрел на Макса.
– Я схожу, Егорыч – Макс быстро поднялся, отвечая на взгляд Пашки холодной усмешкой – Пашка краков опасается. Да, Пашок?
– Ничего я не опасаюсь. Влом просто. Как что, так сразу Пашка. Я что крайний, что ли?
Макс вернулся с кружками, и увидел, что дед уже снял чайник с костра и поставил его на бревно. Пашка сидел сгорбившись, и исподлобья смотрел на костёр. На его лице шевелились красноватые блики, делая всё его выражение каким-то злым. Рядом с костром, на земле лежала арматура, и слабо краснела в незаметно подступившей и укутавшей этот мир темноте. Поставив кружки рядом с чайником, Макс присел возле Пашки и легонько толкнул его в плечо.
– Чего приуныл? – спросил он, и улыбнулся.
– Ничего я не приуныл – недовольно ответил Пашка – Просто в сон чё-то уже потянуло. Устал, наверное, очень.
– Щас-щас – торопливо и словно извиняясь за медлительность, заговорил дед и стал наполнять кружки – На сон грядущий, травки моей попьём, да и спать. У вас завтра сложный день будет. Выспаться нужно хорошо. Чтобы завтра начеку быть всё время.
– Угу – согласился Макс, и взяв протянутую дедом кружку, принялся задумчиво дуть на дымящийся травяной чай.
Пашка уснул сразу, как только добрался до кровати, к Максу же сон не шёл. Несмотря на усталость, насыщенность дня, а может именно поэтому, мозг никак не мог успокоиться. Мысли кружили как стаи ворон, возвращающиеся вечером с полей в город. Взбудоражено, и как-то зло. Макс стал думать о том мире, чтобы отвлечься, попытаться забыть о похоронах, костре, о Маше с её растерянным и испуганным лицом. В начале он переключился на отношения с женой, не те, что были в последнее время, а те, с которых всё началось. Тогда он любил её, целовал через каждые полчаса, заглядывал в её глаза, ища какую-то общность. Он словно хотел нащупать эту общность сначала взглядом, а потом ухватиться за неё душою, и уже никогда и ни за что не отпускать. Но с каждой новой попыткой он всё отчётливее понимал, что взгляд проваливается в пустоту. Какое-то время он думал, что дело в нём, что общность есть, но она столь эфемерная и тонкая субстанция, что он из-за своей грубости не может её ухватить. Потом он стал думать, что для всего этого необходимо время, и стал ожидать. Но за три года ничего не произошло. Общности не обнаружилось, и даже больше того, пустота, которая была с самого начала, словно возрастала, хотя и глупо, наверное, было так думать о пустоте.
