Макс вдруг подумал, как это они не побоялись вот тут одни, заниматься своим делом? И почему к ним не приставили кого-нибудь с ружьём? Хотя бы того же младшего.
Процессия приблизилась к куче, по четырём сторонам которой Макс разглядел вкопанные в землю железные трубы. Носилки поставили на эти трубы, и старушка, склонившись и уткнувшись лицом в грудь покойного, зарыдала в голос. У Макса по спине пробежали мурашки и на глазах непроизвольно накатились слёзы. Ничего страшнее, чем вот такие вот рыдания матерей, он ничего в своей жизни не знал. Они выворачивают наизнанку, сжимают так, что даже из самых суровых мужиков выдавливают слёзу.
Один из мужчин подошёл к старушке, и бережно обняв её, стал успокаивать. Жена плакала молча, и Макс повернув голову, увидел, что так же молча плачет и Маша. Она закрывала глаза ладонью, словно стыдясь, и едва заметно вздрагивала.
Макс не увидел, как отвели от носилок старушку, как подожгли солому, он повернул голову, только когда услышал треск и шипение, с которыми она стала торопливо разгораться, словно спеша быстрей закончить это тяжёлый ритуал. На лице покойника Макс увидел то самое полотенце, что лежало на плече женщины, и он вдруг ясно прочувствовал всю нереальность происходящего. К нему вернулось то ощущение, которое он испытал на горе, увидев приближающегося крака, которое он до этого испытал в детстве, увидев нечто в темноте своего двора. Он видел, как начинает гореть простыня, и наверное, уже и тело, и чувствовал, как вместе с ним, внутри него тоже полыхает какой-то огонь, оставляя после себя пустоту. И чем больше становилось этой пустоты, тем сильнее она походила на колодец, чёрный, бездонный, в глубинах которого затравленно металась всего одна мысль:
– Это просто дерево. Самое обыкновенное дерево, чёрт подери!
Макс нервно дёрнулся, когда почувствовал прикосновение к плечу. Погрузившись в себя, он на какое-то время перестал видеть и разгорающееся пламя, и охваченное им, накрытое простынёй и полотенцем тело, и стоящих вокруг людей, словно сам оказался в глубине бездонного колодца, чтобы быть ближе к спасительной мысли. Но и находясь там, он всё же какой-то своей частью понимал, что колодец это только убежище, последнее убежище, а не реальность. И эта часть быстро росла, пока наконец не заняла всё, не стала самим им, и тогда он почувствовал прикосновение. Вздрогнув, он повернул голову. Глубокие морщины, седая борода, и глаза полные настоящей жизненной мудрости.
