Ее глаза наполнились слезами:
— Неужели ты еще тогда понял меня, что на самом деле я совсем другая?
Немного помолчав, она вновь спросила:
— А что ты думаешь обо мне после сегодняшнего дня?
— Что ты самая красивая девушка, которую я когда-либо встречал. Просто невозможно представить себе кого-нибудь еще, с кем бы я хотел прожить свою жизнь. Ты обворожительна.
Она даже затаила дыхание.
— Нет, сейчас я некрасивая. Но ты еще увидишь — я умею быть красивой.
Когда я заплатил за ужин и официант удалился, унося с собой солидную часть денег капитана Мак-Минза, Надежда сказала, глядя в свой бокал с коньяком:
— Мне не хочется идти в театр.
— Чего же тебе хочется?
Помолчав, она ответила:
— Быть с тобой.
— Но я-то буду в театре.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
— Надежда, не надо спешить. Сперва нам нужно получше узнать друг друга.
Сколько же вранья можно нагородить за один день, притом столь явного и бесстыдного? Произнося очередную лживую фразу, я ожидал, что вот сейчас Надежда издевательски рассмеется мне в лицо, но всякий раз видел перед собой ее сияющие глаза.
В тот вечер шла опера Глюка "Орфей и Эвридика". В нашей ложе стояло восемь кресел, но места рядом с нами оказались незанятыми, а две пары в первом ряду сидели, перегнувшись через барьер. На сцене Орфей взывал к богам, чтобы те вернули Эвридику к жизни. Амур, разумеется, его услышал и сказал, что боги обещают разобраться в его деле, если Орфей очарует призраков своим пением. Я искоса взглянул на Надежду — она смотрела прямо на меня. Я повернулся к ней и тут же ощутил на губах влажный-влажный поцелуй, смешанный с запахом коньяка и сигарет.
Орфей бродил по царству теней, усмиряя Цербера и фурий, а Надежда тем временем все глубже и глубже засовывала язык мне в рот. Орфей метался по Элизиуму в поисках Эвридики, а Надежда тем временем положила мою руку себе на грудь. Эвридика корила Орфея за то, что он не смотрит на нее, а Надежда уже засунула мою руку себе под лифчик. Интересно, подумал я, многим ли доводилось ласкать женскую грудь в опере? Мне это было неизвестно. Когда отзвучал последний аккорд и мы вышли в фойе, у меня было полное ощущение, что все смотрят на нас, что вот-вот кто-нибудь крикнет: "Посмотрите-ка на эту парочку — вместо того, чтобы слушать оперу, они предавались разврату!" — но, странное дело, никто не произнес ни слова, и первой заговорила Надежда — когда мы уже оказались на улице.
— А теперь я должна вернуться в этот ужасный лагерь? — спросила она.
