— А вас самого почему тут нет?
— Я снимал. А вот и я.
Я заранее подложил в пачку фотографию, запечатлевшую нас с Сарой Луизой в саду у Колдуэллов. Поскольку на снимке была видна только мраморная скамья, на которой мы сидели, да кусты живой изгороди, он вполне мог бы быть сделан и в "Билтморе".
— А кто эта девушка?
— Так, одна знакомая.
— Вы до сих пор с ней дружите?
— Да нет. Она хотела, чтобы мы поженились, но я к этому еще не был готов. Меня не покидало чувство, что надо ждать другую.
— Она красивая.
— Да, пожалуй. Но вы еще красивее.
Надежда рассмеялась, закашлявшись от дыма.
— Красивая? Да что вы! Это вы все нарочно говорите. У меня одно-единственное платье, а в парикмахерской я не была уже бог знает сколько времени. Вот приведу себя в нормальный вид — тогда посмотрите. Я ведь и вправду умею быть красивой.
— Да нет, я действительно так думаю. Вы и сейчас красивая.
Засмеявшись, Надежда пожала мне руку. Когда мы вышли из кафе, я повел Надежду в сторону парка.
— Куда мы теперь? — спросила она.
— Немного пройдемся, чтобы нагулять аппетит.
— Я на свой аппетит не жалуюсь, а гулять нет настроения.
— Хотите поужинать прямо сейчас?
— Я хочу посидеть и покурить.
Мы направились в гриль-бар "Ганс Арнольд", который примыкал к ресторану "Кайзер келлер" и считался самым роскошным заведением во Франкфурте. Нас провели в уютный закуток, где все было обито кожей. Бесшумно забегали официанты, на столе появились аперитивы, а Надежда безостановочно курила. На ужин был суп из бычьих хвостов с мадерой, салат из омаров и телячьи котлетки. Удивительно, но Надежда даже не поморщилась, когда к телятине подали ягодное вино. В лагере, когда ей приносили какое-нибудь блюдо, она обыкновенно отсылала его на кухню, а к тому, что все-таки оставалось на столе, едва притрагивалась. Здесь же она уплетала еду за обе щеки. Когда под конец принесли портвейн, Надежда спросила:
— Хэмилтон, когда вы впервые увидели меня в лагерной столовой, какое у вас сложилось впечатление обо мне, о моем поведении?
Я проглотил кусочек камамбера и глубоко задумался, потом ответил:
— Знаете, мне тогда показалось, что вы — красивая женщина, которую подвергают жестоким испытаниям и которая хочет свести счеты со своими обидчиками. По глазам было видно, какая у вас чувствительная натура. Мне было ясно, что на самом деле грубость вам чужда — просто вы сопротивлялись единственным доступным вам способом. Вся вина лежит на нас — на тех американцах, которые вас допрашивали.
