— Деданька! — прервала его Аленка. — Разные люди селятся к нам, как я думаю.
— Знамо, разные. Есть и добрые и есть худые — такие норовят по-варнацки на большой дороге сладить, а кто прикержачивает. Всяко живут... Атаман же ватажный не разбойник иль кержак скитский, а защита народу от обидчиков. Хожалый намедни доносил: всему здешнему народу робить доведется на заводе. Вот и раскинь мозгами: старая вольная ватага вымирает? А где воля? Как мстить царю и воеводам, не знаю сам. Устарел я теперь. И смерть подходит...
Замолчал старик. Побелел, словно покойник, и больше до потемок слова не сказал.
К ночи опять непогодь разгулялась. Снова ветер по вершинам сосен загудел и метель завыла. Деду Власу стало хуже. Едва дышал.
— Аленка! — чуть-чуть он прошептал: — Достань-ка из потаенного места тряпицу!
Достала Аленка тряпицу и деду подала.
— Добудь-ка огонек! — приказал он Щелкану.
Тот достал камешек, добыл огонек. А когда на фитильке он замигал, дед сказал:
— Поднеси-ка огонек к ладошке! Гляди сюда! Поднес Щелкан огонек к дедовой ладони, посмотрел на нее и ахнул. На ладони самоцвет лежал. И такой! Сроду такого не видал.
Будто дед поймал луч солнца и в тряпицу завернул.
От огонька камень на дедовой ладони малым ребенком улыбался, то ручейками разноцветных огней в стороны разбегался.
У Щелкана дух захватило. Слова не мог сказать.
Аленка в это время новый камень доставала.
— Возьми, Щелкан, эти камни. Храни их... — Дед помолчал и снова продолжал: — Храни там, где лежат клады старых людей. Каждый горщик свой заветный и самый для него нужный камень перед смертью ложит туда, где его деды хранили... Положь и эти.
Он вздохнул раз, другой и на том скончался.
Плакала Алена. А Щелкан молча вспоминал о деде. Всплыли на ум долгие зимние ночи и дедовы слова, когда не спалось старику: «Много тропок возле нашей балагуши пролегло. И не зверь их проторил, а люди, как на юру живем. А кто на юру живет, многие ветры его обдувают. Лихих сторонись, но не шатайся, на то и грудь дана тебе. Да за народ держись — верная тропа...»
После смерти деда Алена стала еще дороже Щелкану. Не красавица она была, как Сулея. Зато светлей было Щелкану с ней. А то ли красная весна иль дедовы заветы сроднили их.
Люди дальше говорили: первый их сын был чисто дедушка Влас, такой же богатырь, с глазами, будто у ребенка, лучистыми такими. Малый — вылитый отец. По смелости же оба друг другу не уступали.
Было парнишкам у кого смелости набираться. Не зря про их отца люди сказки говорили. Умел он злые замыслы баев разгадать, а замыслы баев были страшны: кровью пахли.
