— Хм-м?
«Он думает, что лжет».
Круглое лицо Йоды медленно осветилось улыбкой.
— Да-ссссс! — прошептал он.
Мгновение спустя Йода почувствовал вибрацию в Силе, волной нахлынувшую снизу, из спален учеников, словно слабый отзвук далекого грома. Куай-Гон задрожал и исчез, как будто Сила была прудом, а он — отражением на его поверхности, которое разбило возмущение, сотрясшее Храм.
* * *
Настоящие сны — они бывали нечасто. Откровенно говоря, Уи их боялся.
Они нисколько не напоминали привычные кошмары. Кошмаров он тоже насмотрелся достаточно — за последний год почти каждую ночь. Путанные, непонятные происшествия, и всегда у него что-то не получалось; всякий раз он должен был что-то сделать: то побывать на каком-то уроке, то доставить какую-то посылку. Часто за ним гнались. Иногда он был голым. Большинство снов заканчивались тем, что он висел на страшной высоте, отчаянно цепляясь пальцами, а потом падал, падал — со шпиля Храма, с моста, со звездолета, с лестницы, с дерева в саду. Он всегда падал, и внизу его ждала бормочущая толпа разочарованных, тех, кого он подвел.
Настоящие сны были другими. В них он путешествовал во времени. Он засыпал на своей койке в храмовой спальне, а потом резко просыпался в будущем, как будто провалившись сквозь щель в свое собственное повзрослевшее тело.
Однажды, когда ему было восемь лет, он заснул и проснулся в будущем, где ему было одиннадцать и он собирал свой первый световой меч. Он работал над ним больше часа, а потом в мастерскую вошел другой мальчик и сказал: «Рад Тарн [12] погиб!». Уи хотел спросить: «Кто такой Рад Тарн?», но вместо этого произнес что-то совсем другое. Только тогда до него дошло, что он не тот Уи, который собирает меч — тот просто ошивался в его голове, как привидение.
Не было ничего — ничего — хуже этого ужасного ощущения, будто ты заживо похоронен в своем собственном теле. Иногда паника бывала такой сильной, что он просыпался, но обычно проходили часы, прежде чем он садился в кровати, плача и облегченно вздыхая — разбуженный звуком будильника или прикосновением руки друга.
На этот раз, провалившись в настоящий сон, он очутился в странной, богато обставленной комнате. Он стоял на толстом, мягком ковре, на котором был выткан лесной мотив — колючие деревья, колючие лианы и ядовито-зеленый мох; в тени деревьев поблескивали недобрые птичьи глаза. Ковер был забрызган кровью. Из обжигающей боли в левой руке и тупой рези в боку он сделал вывод, что часть этой крови — его.
