— Что с тобой, дитя?
— Ничего, ма.
— Но, дорогая, ты уже давно сама не своя.
Кэтрин и Кэти сидели рядом на краю низкой кровати в спальне. Кэтрин убрала со лба дочери прядь мягких волнистых волос и продолжала обеспокоенно расспрашивать.
— Ты такая бледная и измученная. В чем же дело, милая?
— Это все простуда, ма. Она никак не проходит. У меня все время слезятся глаза и из носа течет.
— Но ведь простуда была у тебя уже давно. Помню, ты захворала вскоре после бала… — Кэтрин наклонилась к дочери. — А… остальное в порядке?
— Еще не началось, ма, — ответила Кэти, опустив глаза.
Она не стала говорить, что эта задержка длилась вот уже третий месяц.
— Ах, значит, вот оно что! — Кэтрин выпрямилась и, подперев подбородок рукой, продолжала со знанием дела:
— Ничто так не выбивает женщину из колеи, как эти задержки. А у тебя месячные никогда не были регулярны. Меня, по правде сказать, это всегда немного беспокоило. Что ж, когда они начнутся, ты сразу же почувствуешь себя лучше. — Она с нежностью посмотрела на дочь и подавила вздох. — А нам так тоскливо без тебя, без твоей болтовни. Я сама только и живу ради этих воскресных дней. Ну, не грусти, скоро твоя хворь пройдет. — Она взяла руки Кэти в свои и добавила, понизив голос:
— Знаешь, мне до сих пор не верится, что ты у меня уже взрослая. Тебе скоро шестнадцать, а кажется, еще вчера ты сидела у меня на коленях.
Кэти проглотила слезы. Как бы ей хотелось снова оказаться у матери на коленях, зарыться лицом в ее грудь и рассказать ей обо всем: о том, что случилось с ней в ночь бала, о своих утренних недомоганиях, об ужасе, который овладевал ею при мысли о будущем. Стараясь не смотреть на мать, она поспешно поднялась с кровати и направилась к двери.
— Уже поздно, ма. Мне пора идти.
— Да, моя крошка.
Кэтрин встала и последовала за дочерью на кухню.
— Скоро свадьба мистера Бернарда, а ты не рассказываешь нам, как они готовятся к празднику, — сказала она, внимательно глядя на Кэти.
— Я была очень занята, ма, и не видела приготовлений в доме. Повариха почти не выпускает меня с кухни.
