— "Ходь, ходь, котку бялы
И цалуса дай!
Такий бузяк малы
То правдивы рай"…
Зазвеневшие было по залу серебряные колокольчики ее смеха внезапно оборвались.
Задорное, раскрасневшееся личико стало серьезно.
— Цо то за выбрыки! — погрозила она сама себе пальцем. — Что подумает обо мне милый папа? Хороша сестра милосердия!
Старый Ржонд действительно был смущен и совсем без ума от веселой дочки.
— Пойдем, Анелечка, я тебе твою комнатку покажу.
— Тэ ж пытане!
В ее комнатке, наскоро убранной и приготовленной манзой-обойщиком, еще стоял терпкий запах китайца. Анеля наморщила нос.
— Чем это пахнет здесь?
— Китайцем, Анелечка. Привыкай к этому запаху. Он везде здесь.
Она раздвинула тюлевые занавеси у окна и остановилась, глядя на открывшийся перед нею широкий вид заснеженных Манчжурских полей. Под самыми окнами, внизу, под обрывом, была большая китайская деревня. Серые фанзы с крутыми крышами, вздернутыми по краям, с разлатыми, растопырившими черные ветви яблонями и грушами занимали большую площадь. В улицах белел снег. За поселком, блистая опаловыми красками под бирюзовым чистым небом, высились горы.
— Это что за деревня?
— Ты не выговоришь натощак. — Шань-дао-хе-дзы! — вот какая это деревня!
— Шань-дао-хе-дзы, — повторила Анеля. — А горы?
— Хребет Джань-гуань цай-лин, или леса Императорской охоты.
— И там можно охотиться?
— Отчего нет? Ты верхом ездишь?
— Ну что ты, папа! В институте нас этому не обучали. Я умею только делать так… и эдак…
И она отвесила перед отцом реверансы — простой и придворный.
— Ну, этим ты любого мужчину убьешь, а зверя не тронешь… Да мы… знаешь что?..
Вот сегодня разберешься, отдохнешь с дороги, а завтра мы поедем к Ранцевым..
Чудные люди… И Петр Сергеевич тебе славного конька даст.
— Як же шь так, просто з мосту?
— Они люди простые. Валентина Петровна — помнишь, я писал тебе о ней, так тебе обрадуется — она так одинока.
— Досконале!.. Ехать так ехать, сказал попугай, когда кошка тащила его за хвост!
В открытых дверях появился Казимир. С трудом сдерживая улыбку восторга и умиления перед командирской дочкой, он торжественно доложил: — Ваше высокоблагородие! Кушать подано!
Анеля схватила отца под руку.
— Идемте, ваше высокоблагородие, — сказала она.
— Шань-дао-хедзы… Джан-гуань-цай-лин… Пекин, Нанкин и Кантон все мы пели в один тон.
И, раскачиваясь тонким гибким станом, она повела отца в столовую.
