Они были совершенно лиловыми, эти горы, и мягко колебались в призрачной дали, как мираж, как не успоко-ившиеся декорации дальнего фона…
Целый день они шли, изнемогая от зноя пустыни. Кругом шелестела под знойным ветром сухая трава, убе-гали из-под ног ящерицы и черепахи, да носились над метелками семян маленькие птички — синицы пустыни, хорошенькие рисовки.
Ни одного встречного. Ни пешего, ни конного. Иногда вдали покажется темное пятно. Табун диких ло-шадей подойдет шагов на тысячу и вдруг умчится и скро-ется в густой траве… И топот лошадиных ног взволнует казачьих коней.
Следы степного пожара перегородят путь. Кто под-жег его? Ударила ли молния в одну из страшных гроз пу-стыни или беспечный человек бросил спичку или окурок, не загасил костра? Черная земля потрескалась, покрылась сивым налетом пепла, и изумрудная трава мягкими игол-ками пробивается из черного пожарища… Сухое русло преградило дорогу пожару, и опять торчат желтые травы без конца.
Ночевали у воды. Колодцы, кем-то вырытые. Глиня-ные копанки в земле, иногда лужи мутной воды среди черной тинистой грязи, затоптанной следами многочис-ленных стад. Валяется черепок глиняного кувшина, и не-подалеку тлеют белые кости верблюда или лошади.
Ставили для Фанни палатку, расстилали коврик, на нем расставляли койку. Казаки и Иван Павлович ложи-лись под открытым небом на бурках, все вместе.
Соленый от воды чай сдабривали клюквенным экст-рактом, на костре, на вертеле, жарилась нога барана или джейрана, убитого в пути казаком, доставали консервы. Раз как-то Иван Павлович вынул мешочек и из него насы-пал в котелок с горячей водой какого-то темно-бурого порошка.
— Попробуйте, Фанни. Яблочный кисель был перед ней.
— Откуда у вас эта прелесть?
— Специальное изобретение города Верного. Яблоч-ный порошок.
— Итак, у нас обед из трех блюд, со сладким.
— Даже из четырех — с десертом.
Иван Павлович подал Фанни ветку, всю усеянную гроздьями дикой красной смородины.
Как он заботился о ней в пути! Да и не он один, а все казаки, и Царанка, и Запевалов, и Порох. На вид такие угрюмые и неприветливые, они словно ожили, как толь-ко коснулись этой бродячей жизни, как только углуби-лись в бесконечную степь.
Ах, эти закаты на берегу степного озерка, среди го-мона всякой водяной птицы, когда степь покрывается прозрачной дымкой и терпкий, но и нежный запах сухой травы и семян рвется в легкие. Наверху горит заря, и пол-неба покрыто пурпуром ее пожара, солнце ярко-пунцо-вое, точно нарисованное на транспаранте, тихо уползает под горизонт! Ах, эта красота пустыни, ни с чем не срав-нимая, дающая удивительный покой душе.
