— Я не поеду, — сухо сказала Фанни. — Передумала.
Иван Павлович ничего не сказал.
— Что же вы не спрашиваете меня, почему я не еду, — шаловливо, с прежней мальчишеской ухваткой спросила Фанни.
— А мне какое дело? Вы свободны, как ветер.
— А какое дело вам было посылать сегодня нам вслед Царанку? — лукаво спросила Фанни.
— Кто вам это сказал? — смущенно пробормотал Иван Павлович.
— Уж конечно, не Царанка. Он ни за что не выдаст. Милый дядя Ваня, я вам очень благодарна за вашу забо-ту… Но неужели вы думаете, что я и без Царанки не спра-вилась бы с этим господином?
— А разве было что?
— Какой вы любопытный!
— Простите меня, Фанни.
Она посмотрела грустными глазами на Ивана Пав-ловича и печально сказала:
— Да, я не еду в это путешествие, которое могло бы быть полно самых интересных, самых необычных при-ключений. И это так ужасно!.. Но Василий Иванович ока-зался не таким человеком, каким я его себе представляла.
— Он обидел вас, Фанни?
— Боже упаси! Нет. Конечно, нет. Скорее, я обидела его… Видите… Мы ездили пять часов шагом. По пусты-не. Лошадь у него идет тихо, шага нет. Мне хотелось ска-кать, резвиться, делать тысячи безумств, стрелять орлов. А мы говорили. Все говорили, говорили. Господи, чего я ни наслушалась. Дядя Ваня, неужели не может мужчи-на смотреть на женщину иначе, как на предмет для свое-го наслаждения. Я оборвала Василия Ивановича и дала ему понять, что он жестоко во мне ошибается. Он умолк, но ненадолго. Он начал рассказывать про свои миллио-ны, про то большое дело, которое он ведет в Москве, про то, как в него всюду все влюблялись. Потом заговорил, что он одинок в своих путешествиях, что он давно искал себе женщину-товарища, ну, конечно, такую, как я, что он готов пропутешествовать со мною всю жизнь, звал на Камчатку и Клондайк и закончил тем, что сделал мне формальное предложение стать его женой…
— И вы?! — спросил с тревогой в голосе Иван Пав-лович.
— Конечно, отказала…
Вздох облегчения вырвался из груди Ивана Павловича.
— Дядя Ваня… А, дядя Ваня, — окликнула задумав-шегося Ивана Павловича Фанни.
Оба примолкли, и дома, и на веранде была тишина. На дворе переговаривались Гараська с Идрисом, шурша-ли бумаги, звенели жестянки.
— Что, Фанни? — Иван Павлович поднял глаза на нее. Печальна была Фанни, тяжелая, скорбная дума мор-щинкой легла на ее лбу, и опустились концы губ.
— Неужели, дядя Ваня, будет такой день, когда и вы мне сделаете предложение?
— А что тогда, Фанни?
— Это будет так смешно… И так ужасно, — с невы-разимой горечью в голосе сказала Фанни.
