– Ладно, Андрюшенька, если подойдешь к витрине, я тебя поцелую, – смеялась Ленка.
Собрав всю волю в кулак, Андрей делал шаг к стеклу, за которым в коробочках, в ярком свете, лежали засушенные твари, открывал глаза, и его плечи передергивались от отвращения. Он отступал назад и угрюмо уходил в другой зал. В такие минуты обещанная девушкой награда не радовала Андрея. Лена подходила к нему, нежно обнимала и целовала в перекошенные губы. Андрей вздрагивал, невольно защищаясь от прикосновения твари, стоящей перед глазами, и только мгновение спустя успокаивался. И такой он становился растерянный, жалкий, беспомощный, что Ленка с каким-то еще неведомым ей материнским чувством прижимала его склоненную голову к своей груди и целовала в макушку. Затем она брала Андрея под руку, и они уходили в другие залы. Пропуская девушку вперед, в дверях Андрей косился на галерейку и, бормоча с отвращением: «Тварь! Вот же тварь, а...», торопился поскорее уйти.
Через некоторое время Ленка начинала ехидничать:
– Как же ты служить-то будешь? А если в пустыню зашлют?
– Не, я с тобой в институт поступлю. А если провалюсь – в морфлот проситься буду.
– С ума сошел! Там же на год больше служить! А если не дождусь?! – прищуривалась Ленка.
– Ты... – совсем подавленно замолкал Андрей.
– Дождусь, дождусь! – смеялась Ленка, успокаивая помрачневшего Андрея. – Ты что? Я же люблю тебя!
Надо же было такому случиться, что и экзамены Андрей с треском провалил, и служить по призыву его именно в пустыню отправили.
Кого интересовали его страхи? Призывную комиссию? Чихать они хотели на его страхи! Для них важно одно из двух «годен – негоден».
– Годен!
Стальная, непробиваемая государственная воля, которую называют «почетная обязанность», подкрепленная понятием «интернациональный долг», как песчинку, подхватила Андрея. Не обращая внимания на его желания и страхи, ураганом проволокла через воинский эшелон, курс молодого бойца, спецподготовку и шмякнула в море таких же песчинок на юге неведомого Афганистана настолько быстро, что, казалось, еще вчера звучала песня сидящих с мешками на перроне короткостриженых парней:
Нас провожали, как обычно, на перроне
И на прощанье обещали: «Будем ждать!»
О назначеньи мы узнали лишь в вагоне,
Еще не зная, что придется испытать...
– Буду ждать, буду, буду! – заверяла ревущая Ленка, уткнувшись шмыгающим носом куда-то в шею Андрея.
Плакала мама, а отец просил не посрамить чести военного и часто отворачивался, смахивая с глаз невидимые никому слезы.
