Счастливчик - Сергей Владимирович Скрипаль, Геннадий Юрьевич Рытченко

Теперь я знаю, почему молоденькая цыганка на осенней привокзальной площади Армавира как–то неловко отодвинула, почти отбросила мою ладонь от себя, несмотря на мятый рубль, обещанный ей за гадание. Вокруг гоготали, громко переговаривались, толпились такие же призывники, как и я, взъерошенные, хоть и стриженные накороть, возбуждённые и неестественно весёлые. Цыганка долгое время крутилась в толпе будущих солдат, переходила от одного к другому, профессионально выуживала деньги и весело предсказывала парням их близкую и далёкую судьбу. Когда я протянул ей руку, в её чёрных глазах мгновенно пробежала серая рябь. Девчонка отшатнулась и, перешагивая через рюкзаки и чемоданы, торопливо ушла в вокзал. Я так и стоял с зажатым в ладони рублём, не зная, как реагировать. Парни хлопали меня по плечам, шутили, а потом затащили в кафе.

………………………………………………………………………

Интересно, почему именно сейчас глаза той цыганки всплыли в памяти. Прошёл целый год после проводов в армию, долгой и нудной езды в воинском эшелоне, где пили все беспробудно и отчаянно, с песнями и бешеными танцами, напоминавшими лезгинку и гопак, на станциях. Начальник эшелона запретил выходить из вагонов, но проводники, щедро оплаченные за поставку водки, не сильно сопротивлялись уговорам парней и открывали двери. После более жёсткого распоряжения начальника у выходов стоял караул из таких же пьяных, как и мы, сержантов и офицеров. С ними было сложнее договориться. В соседнем от нас вагоне везли горячий народ из республик Северного Кавказа. Недолго думая, они высадили несколько стёкол и всё равно плясали странный танец на перронах, вводя в ужас вокзальных начальников и пассажиров.…

…Меня зовут Илья Глазунов. Нет, нет, никакого отношения к великому художнику я не имею. Так сложилось. Хотя, по– видимому, если бы Бог дал мне хоть малейший дар рисования, я бы писал величественные полотна с горами, пустынями, рассветами и закатами, озёрами и бурными реками, днями и ночами, лицами и глазами, подобными тем самым цыганским, что западали в душу с первого взгляда, и любоваться этим можно было бы часами, но не всегда удавалось….

Как я уже сказал, никакого родства с известным художником у меня нет, хотя, по утверждению некоторых философов, все люди – братья. Так вот, один из этих братьев и всадил в мою грудь с невероятно близкого расстояния с десяток горячих акэ-эмовских пуль. Я сразу понял, странно, почти без сожаления, что если бы я и не снял осточертевший бронежилет, то всё равно не спасся бы от ревущей очереди.