— Подъем, подъем! — повторила Лена, резко разводя руки в стороны и назад. — Вставай, в кино опоздаем.
Катя села, поднесла к глазам кулаки, уставилась на Лену.
— Физкульт-привет! — Она широко зевнула и проговорила нараспев: — Ну и красавица ты у меня, Ленка! А-фро-ди-та! А мостик сделаешь?
— По заказу?
— Хоть бы и по заказу.
— Ну разве что для тебя.
Легко оттолкнувшись ногой, Лена сделала стойку и, медленно опустив согнутые под прямым углом ноги, коснулась носками пола.
— Молодчина! — выдохнула Катя. — Фигурка у тебя — позавидуешь!
Лена снова оттолкнулась ногой и, описав круг в обратном направлении, встала.
— Давай, давай, поднимайся. Как самочувствие? Не заболела?
— С чего это?
— Забыла, как в полынью ныряла?
— Такое забудешь… Дуреха я. Вечно меня куда-нибудь занесет. Но ничего, я крепкая. В деревне, бывало, чуть не до снега босы бегали. — Все это Катя говорила, отыскивая в шкафу одежду поновее и понаряднее. Она надела пестрое платье с оборками на груди, оглядела себя в зеркале: — А что, я баба-то ничаго!
— Чем красоваться, прошла бы лучше по комнатам. Напомнила бы девчатам про культпоход.
Лена поставила на стол чашки, насыпала из кулька в стеклянную вазочку сахарный песок.
— Пойду, — ответила Катя. — Это нам просто. Не думай — от кино никто не откажется. Да и деньги плачены. А Нинка-то чего разгулялась? Крутит и крутит шик-модерн. Хоть бы одну русскую завела. Эй, Нинка! — Катя постучала кулаком в стену, подошла к батарее, подняла туфли, стоявшие возле нее, осмотрела внимательно, вытащила из них туго набитую бумагу. — Ну ладно, я пошла…
В дверях она столкнулась с высокой светловолосой Ниной.
— С добрым утром, рабочий класс! Кто соскучился? — спросила она певучим голосом.
— С тобой соскучишься! Весь дом переполошила. Воскресенье ведь…
— И правильно сделала. Режим надо соблюдать. Дрыхнете до полудня. — Отвернувшись от Кати, она обратилась к Лене: — У вашей бригады культпоход?
— Как всегда. А что?
— Нет ли лишнего билетика? Для меня выходной — самый тяжелый день. Не знаешь, куда себя деть.
Нина подошла к зеркалу, вгляделась в свое миловидное лицо, поправила пышно взбитую прическу. Весь вид ее говорил о незыблемом внутреннем покое, в движениях ее белых холеных рук ощущалась величественность. «Даже царственность», — подумала, глядя на нее, Лена.
— Коли не знаешь, куда деваться, идем со мной по комнатам. Может, кто и откажется от билета. Идем, идем, мимоза! — Катя подхватила Нину за талию, и они вышли в коридор.
