– Как тебя звать? Мое имя Крисфилд. Ребята зовут меня Крис.
Меня Эндрюс, Джон Эндрюс.
– У моего папаши там, дома, был работник, тоже Энди. Заболел и помер прошлым летом. Как ты думаешь, не скоро еще нас переправят через океан?
– Не знаю.
– Хотелось бы мне поглядеть на те края.
– Эй, ребята, что же вы тут торчите! Ступайте-ка, опорожните мусорные ящики. Живее! – кричал капрал, с важным видом расхаживая на своих кривых ногах. Он не отрывал глаз от улицы, тянувшейся вдоль бараков, и бормотал себе под нос: – Проклятье… вот уже время инспекции… черт… никогда они не опаздывали…
Внезапно лицо его застыло в почтительной неподвижности. Он поднес руку к околышу фуражки. Группа офицеров прошла мимо него в ближайшее строение.
Джон Эндрюс, возвращаясь после чистки мусорных ящиков, вошел через заднюю дверь в свой барак.
– Смирно! – раздался окрик с другого конца.
Он, насколько мог, сделал неподвижными шею и руки. В тишине бараков раздавалось резкое постукивание каблуков инспектирующих офицеров. Желтое лицо с впалыми глазами и. тяжелой квадратной челюстью приблизилось к глазам Эндрюса. Он смотрел прямо перед собой, разглядывая несколько рыжеватых волосков на кадыке офицера и новые нашивки по обеим сторонам его воротника.
– Сержант, кто этот человек? – раздалось из бледного лица.
– Не могу знать, сэр, новобранец, сэр. Капрал Валери, кто этот человек?
– Его имя Эндрюс, сержант, – сказал капрал-итальянец с подобострастной дрожью в голосе.
Офицер обратился прямо к Эндрюсу, быстро и громко отчеканивая слова:
– Сколько времени вы служите в армии?
– Неделю, сэр!
– Вам не известно, что вы должны быть каждую субботу начисто выбриты, умыты и готовы к осмотру в девять часов?
– Я чистил бараки, сэр!
– Не возражать, когда к вам обращается офицер! – Офицер тщательно отчеканивал слова, подчеркивая их. Делая замечание Эндрюсу, он покосился украдкой на своего начальника и заметил, что майор хмурится. Его тон тотчас же слегка изменился. – Если это случится еще раз, вы будете подвергнуты дисциплинарному взысканию… Смирно там! – Кто-то шевельнулся на другом конце барака.
В абсолютной тишине снова раздалось щелканье офицерских каблуков. Осмотр продолжался.
– Ну, ребята, теперь все вместе! – закричал христианский юноша,[6] стоявший, широко растопырив руки, перед экраном кинематографа.
Фортепьяно загремело, и толпа солдат, набившаяся в комнату, проревела в один голос:
Ура! Ура! Команда в сборе!
Мы против кайзера идем!
