Этот вопрос застиг Рихарда врасплох. В самом деле, сколько же лет матери? Несколько неуверенно он ответил:
— Я думаю, лет за шестьдесят…
— Time flies [Время летит (англ.)], - задумчиво произнес американец, но тут же снова перешел на немецкий: — Она была очень красива, когда судьба свела меня с… с твоими родителями.
Немного помолчав, он усмехнулся и сказал:
— Ну, а теперь вернемся из далекого прошлого в сегодняшний день. Тебя не помяли в этой потасовке?
"Что он имеет в виду? Сегодняшний митинг? — подумал Рихард. — Но откуда он знает, что я там был?"
— Все в порядке, — неопределенно ответил Рихард.
— Насколько мне известно, — продолжал Гамильтон, — в аэропорту тебя встретили и доставили в пансионат… Так?
— Да. Спасибо. — Рихард глядел на американца в упор. — Вы имеете в виду Клауса? Да, он меня встретил. Клаус — мой старый приятель. Он несколько раз приезжал в Аргентину. И мы с ним переписывались. Он давно звал меня в Германию…
— Та-ак… — задумчиво протянул Гамильтон. — Что ж, Клаус неплохой парень…
"А вы-то его откуда знаете?!" — чуть было не воскликнул Рихард. И, хотя он сдержался и внешне не реагировал на замечание американца, разные мысли и предположения одолевали его, как рой растревоженных пчел.
"Почему Гамильтон так добивался встречи со мной? Почему он держится не просто вежливо и приветливо, а с какой-то затаенной радостью? Может быть, мне это только кажется?"
Но вопросов Рихард не задавал. Что-то его удерживало. Он ждал, что американец раскроется больше, и тогда будет ясно, как себя надо с ним вести…
— Год или полтора назад, — снова заговорил Гамильтон, — твой отец писал мне, что ты поступил в университет.
— Да. На исторический факультет, — ответил Рихард. — Но с тех пор прошло больше двух лет.
— И за это время ты успел окончить университет? — спросил американец, поднимая свои густые брови.
— Нет, — ответил Рихард, — я закончил только два курса.
— И что же ты собираешься делать дальше?
— Когда начнется учебный год, поступлю в Мюнхенский университет.
— А что привело тебя в Германию? Только честно!
— Зов предков, — коротко ответил Рихард.
— Значит, ты романтик? — прищурив глаза, спросил Гамильтон.
— Речь идет не о романтике, а о патриотизме.
— Отец говорил тебе, что со мной можно разговаривать откровенно?
— Да. Он говорил, что в свое время вы оказали большую услугу ему и моей матери.
— Назовем это так… Но тогда расскажи более конкретно о цели твоего приезда. Должна же она существовать.
