"Вот и я плыву на такой льдине, - с грустью подумал Михаил, продолжая смотреть на голубизну неба. - Несет меня по течению жизни к опасности, и никто не может помочь. Может, льдина причалит где-нибудь к берегу, может, раскрошится - кто знает!?"
В самом деле, Михаил не мог представить себе своего будущего. Каким оно приближается - радостным или печальным? Он всегда чувствовал за собой три вины: во-первых, ввел в заблуждение судебные органы, во-вторых, бежал из лагеря заключения и, в-третьих, оказался под чужой фамилией. Три факта, три вины! Но с корыстной ли целью совершались все эти проступки? Нет! В первом случае он оградил от неприятностей семью хорошего товарища, бежал из лагеря потому, что черствый и бессердечный начальник не хотел признать его доводов, а чужую фамилию ему присвоил старший лейтенант на формировочном пункте.
Путались и ломались мысли в голове Смугляка. Как не рассуждал он сам с собой, какие доказательства не приводил в оправдание, чувство вины не оставляло его. Скоро уже год, как он на фронте. Никакие опасности не страшили бывшего шахтера, никогда не щадил он крови и жизни в жестоких боях с врагами. Его знали теперь не только в полку, но и в дивизии как инициативного, смелого и находчивого офицера. Ему присвоили новое воинское звание, наградили двумя большими орденами, его совсем недавно приняли в ряды партии Ленина. Но все это - боевые заслуги Михаила Смугляка, а не Михаила Молчкова. Смугляк и мертвый живет, а Молчков живой умер. Как и что нужно сделать, чтобы снять с души и сердца боль вины и обиду? Много раз задавал Михаил этот вопрос своей совести, но не находил прямого ответа. Так что же делать? Что?
В это время приблизился Янка. Увидев Смугляка, остановился, почесал зашелушившийся, словно у мальчишки, нос, спросил:
- Что, загораешь, взводный?
- Пытаюсь, Янка, - без обычной живости, вяло ответил Михаил, поворачиваясь со спины на бок. - Хочу прогреться. Кости что-то побаливают. А ты куда направился?
- Тебя ищу. Поговорить надо, взводный. Душа у меня тоскует.
Смугляк сухо улыбнулся, догадываясь, о чем с ним собирается поговорить Янка. И как только он присел рядом, сразу же засыпал его вопросами. Михаилу хотелось знать, как он провел время в доме отдыха, кто еще с ним был, и, наконец, почему тоскует его душа?
Янка расправил плащ-палатку, по пояс оголился и подробно, как только мог, начал рассказывать о всех двенадцати днях, проведенных в дивизионном доме отдыха. Он называл имена фронтовиков, с которыми познакомился, красочно обрисовал речку, луг и даже рыбную ловлю, потом перешел к тем, кто их обслуживал. Смугляк охотно слушал своего любимца и мысленно воображал, какая там тишь и благодать - белоснежные, мягкие койки, улучшенное питание и отсутствие всяких тревог и выстрелов. А Янка говорил и говорил. И когда он начал излагать причины душевной тоски, рассказывать, как влюбился в медсестру Фаину Михайловну, Смугляк даже приподнялся на локти, заулыбался.
