Михаил смутно вспомнил большое село, детство. Дядя Гриша несколько раз тогда спускал его на веревке в колодец, чтобы достать оторвавшуюся бадью. Колодец был глубокий, узкий, маленькому Мише было тесно. Веревка сдавливала ему грудь, но он терпел, ловко нацеплял бадью на крючок и, подняв голову, громко кричал:
- Поймал, дядя, тяни!
Дядя Гриша осторожно вытаскивал его из колодца, а он все время смотрел вверх, и над ним возвышался вот такой же голубой кружок неподвижного неба.
Михаил медленно поднял правую руку и положил ее на грудь. Пальцы сразу же нащупали что-то жесткое, ребристое. "Ремни! - подумал он. - Ага, это они так стиснули мне грудь". Попытался поднять голову - не смог. Ноги тоже не слушались, они были тяжелыми, будто налитые свинцом. Перевел взгляд с одной сосны на другую. На зеленой кроне увидел парашют.
Смугляк постепенно вспомнил, что с ним произошло. Он вывалился из гондолы и открыл парашют. Несколько пуль просвистели возле его уха стреляли немцы. Потом парашют накрыл крону сосны. Михаил повис" быстро обрезал стропы и камнем полетел на землю.
- Бок болит, жутко болит бок! - прошептал он, расстегивая ремень парашюта. - Но крови нет. Это хорошо.
Потом он повернулся, лег на живот и попытался ползти. Позади сразу же застрочил пулемет. Пули, как шмели, пролетели над головой Смугляка, оставляя на бугорках следы серой и желтой пыльцы. "Заметили, - подумал он, припадая к земле. - Нет, ползти нельзя. А где же наши? Почему они молчат?"
Прошло минут пятнадцать. Стрельба прекратилась. Фашисты попытались приблизиться к Смугляку, захватить его. Они ползли по-пластунски. Гвардейцы разгадали замысел врага и открыли беглый огонь из минометов. Тут только Смугляк понял, что он находится на нейтральной полосе, между двух огней. Прикинул расстояние до своих и до немецких траншей. Оно было примерно одинаковым. Ползти опасно - убьют. Нужно подождать темноты. Смугляк вынул из кобуры пистолет, зажал его в руке. "Обойма цела, мысленно рассуждал он, - значит, семь пуль для фашистов, одну для себя. Живым они меня не возьмут".
Лежал настороженно. И когда первые сумерки вечера тихо и незаметно опустились на пожелтевшую траву, он вдруг услышал еле уловимый шорох с левой стороны. Взвел курок пистолета, предупредил:
- Кто? Стреляю!
- Тише, товарищ гвардии младший лейтенант! Это я. Лежите спокойно. Немцы следят за нами.
Смугляк узнал голос Коли Громова, растрогался, закрывая лицо холодными ладонями. Совершенно тихо, плотно прижимаясь к земле, в легком халате под цвет местности Громов подполз к Михаилу и, тяжело дыша, спросил:
