И еще одно важное качество было у доктора: на нем отдыхал взор. В иной красоте находишь что-то неприятное, вызывающее смутное к ней недоверие, что ли; наверное, такое бывает, когда между внешностью и душой человека не угадываешь гармонии, какая только и делает красоту совершенной. Такая красота скоротечна, рано или поздно духовная ущербность проявится на ней, как на портрете Дориана Грея. Бармину же от щедрот природы было отпущено на троих: мощно вылепленное скульптурное тело, энергичное, с богатой мимикой красивое лицо и широкая, открытая душа; особенно красили его настоящего синего цвета глаза, которые у взрослых людей вообще почти не встречаются.
— Другие жены в слезы, а моя чуть не пляшет, когда муж уходит в Антарктиду, — посмеивался Бармин. — Ни одной соперницы на всем континенте!
О Нининой ревности ходили легенды. Однажды в отделение, которое вел Бармин в одной ленинградской клинике, поступила с переломом ноги прехорошенькая фигуристка, и Нине стало это известно. Наутро, когда Бармин пришел на работу, фигуристка исчезла. Перевели. Оказалось, Нина звонила главному врачу и очень об этом просила. А мужу объяснила: «Она нарочно сломала ногу, чтобы к тебе попасть!»
— Отныне мне разрешено принимать к себе только травмированных старушек! — веселился Бармин. К Нине он, впрочем, относился с нежностью и вовсе не собирался ей изменять. Во всяком случае, не прилагал к этому никаких усилий, ибо доподлинно знал, что любая другая женщина устроена так же, как его жена. И ради того, чтобы лишний раз в этом убедиться, стоит ли рисковать такой важной для полярника ценностью, как мир и согласие в семье?
Когда один за другим пришли Гаранин и Дугин, Семёнов распределил обязанности. Каждый час был дорог, и первая пятерка приступила к работе.
Дугин и Филатов уехали получать два новых дизеля для Востока, Бармин отвечал за продовольствие, лекарства и оборудование для медпункта, Гаранин — за одежду и научные приборы. За собой Семёнов оставил кадры и общее руководство.
С грехом пополам, но за месяц люди были подобраны, грузы доставлены на «Обь». Семёнов и Гаранин вылетели в Москву — прощаться.
Казалось бы, одинаковые они — дорога в Антарктиду и дорога домой, а проходят по-разному. Когда возвращаешься, время тянется бесконечно, каждая неделя превращается в месяц — спишь и видишь встречу на причале. А туда — дни и недели бегут вскачь, оглянуться не успеешь, как остаются за спиной и Европа с ее глубокой осенью, и благодатные тропические широты с их вечным летом. Потому что на зимовку полярник не спешит, никуда она не денется, а морское же путешествие — удовольствие, которое очень хотелось бы продлить.
