Семёнов задумался. Сагайдака он знал, ничего предосудительного за ним не числилось. И все-таки что-то мешало без раздумий принять эту вроде бы подходящую кандидатуру, что-то мешало…
— С изъяном твой Сагайдак! — вспомнил Семёнов. — Не хочу ему прощать того тюленя.
Может, спорным был тот случай, немногие бы придали ему значение, но при отборе в первую пятерку следовало учитывать все. В одну из первых экспедиций товарищи застали Сагайдака на припае за странным занятием: преградив тюленю путь к воде, он пинал его, неповоротливого и беспомощного на льду, ногами и хлестал ремнем. На недоуменный вопрос, зачем он это делает, Сагайдак ответил, что просто так, от скуки. Заступники позволили тюленю плюхнуться в разводье, а про случай тот поговорили и забыли…
— Правильно, с изъяном, — согласился Гаранин. — Послушай, Сергей, у меня есть совершенно неожиданное предложение.
— Ну?
— Только не отвергай с ходу, подумай: Веня Филатов!.. Ну, вот, я ведь просил тебя подумать!
Семёнов отрицательно покачал головой.
— Во-первых, мы с ним не зимовали. Во-вторых, говорят, вспыльчивый и склочный.
— Кто говорит?
— Не помню. — Семёнов пожал плечами. — А с чего это ты вдруг?
— Честно говоря, совсем не вдруг, я с самого начала о нем думал, — признался Гаранин. — Просто ждал, что найдется кто-то более знакомый и проверенный в деле. А теперь вижу, что вряд ли найдется. Покровский и Уткин сразу же после дрейфа на новую зимовку не пойдут, они не такие ослы, как мы с тобой, да и жены их не пустят. Тимофеев только неделю назад прилетел на нашу Льдину, забирать его оттуда — рука не поднимется. Пичугин, Сагайдак отпадают, фамилии остальных, кто в списках, мне вовсе не знакомы. А про Филатова действительно разное говорят. Но обрати внимание: или очень хвалят, или от души ругают.
— Чего же здесь хорошего?
— В таких случаях я люблю разбираться: кто хвалит, а кто ругает.
— Ну и разобрался?
— Да. Его любит Бармин и терпеть не может Макухин.
— Это уже кое-что… А от себя что можешь сказать?
— Они, как ты знаешь, дрейфовали вместе, мы же их меняли… — задумчиво продолжал Гаранин. — Тебе-то было некогда, ты принимал у Макухина станцию, а я две недели жил в одном домике с Филатовым. И он мне понравился.
— Чем?
— Он бывал вспыльчив и груб…
— Начало многообещающее, — усмехнулся Семёнов.
— С Макухиным, — Гаранин пропустил реплику мимо ушей, — и с его свитой. Своенравен, упрям, дерзок на язык…
— Тоже неплохой набор.
— По молодости — ему двадцать три года. И при всем этом абсолютно, предельно честен. Ни грамма фальши.
